Наталья Налимова - Хата-хаос, или Скучная история маленькой свободы

— Не буду. Смотри, бульдозер обратно едет.

— Дороге окончательный каюк. Но нам-то что. Слушай, Леонид, а давай просто полетаем, а? Зачем мы летеги придумывали? Летеги — летать. А у нас всё дела какие-то.

— И правда. Полетаем. И почему не делают еловых чупа-чупсов? И травяных. Наверное, вкусно.

Лёнька сунул в рот хвоинку, Толик закурил. Они помолчали, вдыхая дым с кислородом, и поднялись над лесом.

— У Гусейна ковёр-самолёт. У Иннокентьевны — скатерть почти самобранка. Нина летает в бочке, а бочка — это почти ступа.

— Любишь ты, Леонид, сказки.

— Люблю, Анатолий.

Сказка стелилась слева, летела справа, плыла под ними. Лёнька видел, как зарастает травой дорога, как неторопливые летеги пристают к деревьям, садятся в болото. «Мама, смотри — лось», — кричит Алёнушка. «А вон полянка с земляникой. Красная!» — перебивает её брат Иванушка. «А я вижу сухое дерево, на обратном пути прихватим, — отвечает отец семейства и опускается на поляну, — а лосю потом соли привезём, да?» «Да!» — кричат дети и бегут к землянике. А над рекой тоже суета. В беседку на мосту запорхнули девушки, несомые пышными платьями, а позже юноши с расписными гитарами. Тутовские мамы выгуливают младенцев по берегу, держась за летучие коляски и сумки, а дети повзрослее визжат и кувыркаются в воздухе на велосипедах.

— …позволят?

— А? — Лёнька выпал из сказки и переспросил:

— Чего?

— Как, говорю, думаешь, что теперь будет?

— Где будет?

Толик постучал Лёньку по голове:

— Вроде, не деревянная. Ты меня слушаешь?

— Ну… теперь — да.

— Я про Христофора говорю. Он собрался все летеги поломать что ли?

— Не знаю. Да и без разницы. Мы-то всегда новые построим, а вот кому Срубай сделал — пусть прячутся.

— Надо бы возвращаться. Бульдозер — почти танк, а с таким руководством всякое может быть.

— Тогда, капитан, к штурвалу. Лево руля!

— Выпендрёжник ты. Лёнька.

— Я не выпендрёжник. Я волшебник.

Весь день Стасик вёл тайную жизнь в сене. Он готовил маме подарок: кислило, горчило, слатило, солило, мятило, укропило и земляникило. Ингредиенты пришлось добывать через бабу Зою, а в земляникило вместо самих ягод класть земляничные листья: баба Зоя сказала, что в лесу осталась одна неспелая клюква. В сено Стасик спрятался от людей-журналистов, которые атаковали вдруг хату-хаос. Надя выгоняла их, жаловалась Роме, но и Рома не мог ничего поделать, только отмахивался от диктофонов, а когда возвращался с колодца, уже и отмахиваться не мог, вёдра мешали, поэтому мотал головой и упрямо молчал. Зато Голова с Телом стали лёгкой добычей. Правда, Голова отвечал только «да» и «не знаю», а Тело прикрывал лицо руками и ныл, но и этого оказалось достаточно. Стасик, спрятавшийся за спиной Тела, всё слышал и всё понял. На мосту произошло чудо, с неба спустился волшебный человек и научил всех, кто был рядом, летать. Потом человек ушёл, и теперь летать никто не может, а кто может — тот плохой. Очень грустно.

Стасик добавил в горчило ещё немного земли и высунулся из конюшни. Сел в стульчик, покачался, позвенел бусами из гаек и не полетел всё равно. Журналисты не наврали. Стасик посмотрел в небо, где жил волшебный человек, и увидел папину Виму, а в ней папу Толика и дядю Лёньку. Журналисты всё-таки наврали.

— Пятьдесят шесть! — говорил Лёнька.

— И всё? — переспрашивал Толик.

— О, пятьдесят семь.

— А пятьдесят восемь?

— Вылезем из Вимы, будет аж пятьдесят девять.

— А шестьдесят?

Они разговаривали как обычно, они были весёлые. Стасик закопал подарок поглубже в сено и побежал рассказывать папе о журналистах и глупом Голове.

Ещё сверху Лёнька заметил, что над хатой-хаосом нет летег, а Толик осмотрелся и не обнаружил ни одного летающего предмета над всей Маховкой.

— Если не считать самолётов, — уточнил он, начав диалог, который обычным способом перешёл в абсурдный и закончился подсчётом людей в гомонящей у трансформатора толпе. Среди них были и журналисты. Увидев Виму, они проникли сквозь забор и успели к высадке друзей раньше Стасика.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Скажите, это тот самый артефакт, полученный чудесным образом?

— Встаньте вот так, на фоне этой…

— Как вы считаете, вписывается ли чудо в современный контекст постмодернизма?

Последний вопрос Лёньке понравился, он ответил, что да, святой дурик или как его там, у Христофора спросите, говорил что-то про дерьмизм, но точных слов уже не повторить. Может, поспрашивать зём, они собирают записки святого дурика из обрывков волшебной бумаги. И Лёнька указал на главаря, тщетно пытавшегося протиснуться поближе к Виме.

— Да ты тактик, Леонид, — сказал Толик, уводя Стасика от переметнувшейся к зёмам группы журналистов.

— А теперь уж надо быть и стратегом. Привет, — Лёнька поздоровался с контрабасистом, который стоял у верхнего дома, извлекал летучие звуки из тяжёлых струн и подпрыгивал в надежде опять зависнуть над землёй. — А вообще знаешь что, Анатолий. Надо устроить общий сбор. Где мои колокольчики?

— Дядя Лёнька, их зёмы в сено закопали, прятали от Кири.

— Зёмы сейчас интервью дают. Как тактик и стратег, приказываю тебе, Станислав, выкопать колокольчики. Они звонкие, авось заменят Ромин колокол. С моста далеко будет слыхать.

Когда Стасик убежал, Толик попытался отговорить Лёньку от идеи идти на мост.

— Там Киря и народ! Их так просто не выгнать.

— Посмотрим, — ответил Лёнька и поскакал вниз, в сарайку, проверить, вернулась ли Шура.

Мост освободился сам собой. Отец Христофор, обделённый вниманием публики, предпринял решительный шаг к сближению с прессой.

— То небесное кресло, ниспосланное людям чудо, хранит наша духовная дщерь, раба божия Вера, — заявил он, взобравшись на телегу, украшенную цветными полосками. — Я открою вам врата и явлю воплощённую в земную…

Тут Христофора заглушили крики, и Лёнька с Шурой больше ничего не расслышали.

— Смотри, Лёня, они к Изувере уходят!

— Пошли, расскажем Кире.

— А вот он сам, на мост побежал! Подслушивал Христофора.

— Значит, минут через пять на мосту никого не будет. Толик на Виме — это бесовщина, а кресло с блёстками — чудо. Причём подняться на нём они не смогут. Натурально папуасы.

Подговорив Голову с Телом, Лёнька принялся исполнять задуманное. Шофёрская эклектика выплеснулась из сарайки и облепила мост и беседку журнальными вырезками, ленточками, бумажными цветами, снежинками и красными пятнами — остатками нитры, которой покрывали Ала. Лёнька легко превратил дорогу к мосту в стадо бетонных летег и переместил их к сарайке, позволив Уловке отгородить мост от берега. Приказал Стасику:

— Бросай кисточку. Давай звони.

Стасик взял палку, постучал по колокольчикам, развешанным на перилах, и мост запел. Звук побежал по воде и призвал мужской клуб к общему сбору.