Наталья Налимова - Хата-хаос, или Скучная история маленькой свободы

— Жди, жди, не убегай.

Лёнька сел на бревно и вдохнул запах увядающей травы. Начинался прозрачный вечер бабьего лета. Во дворе топорщились бумажные мешки с окаменевшим цементом, монументально лежали увитые мышиным горошком бетонные плиты, какие и сам Лёнька часто использовал в строительных работах. Рыжие листья из близкого леса переползали через брёвна и замирали в траве. В колокольне скрипели доски.

Лёнька проследил скольжение красного листа. Тот опустился на ботинок, вспорхнул, перекувырнулся и прыгнул на крыльцо. «Как рыбки или птички, — подумал Лёнька, — а Романов вагончик как подводная лодка, или… летающая лодка».

Колокольня перестала скрипеть, послышалось сопение, хрип и после секундной тишины — одиночный удар колокола. Потом снова сопение, скрип — ниже, ниже — и Роман, перешагивая через брёвна, вернулся к вагончику.

— Сейчас придут. Надо большой чайник согреть.

— Да ты никак колокол доделал?

— Нет, пробую только, — он прошёл в вагончик, пропуская Лёньку — Новый хочу лить, вот что. Погоди. Будет ещё звук. Пока для себя пользую, кому надо — слышит.

— А нам, значит, не надо, — Лёнька вернулся к остывшему чаю, — мы думаем — звякнуло что-то — наверное, Гусейн медяшку волочёт.

— Он для себя, что ли, волочёт? Не суди ближнего своего! — включил Роман второй режим, то есть начал вещать по-церковному. В такие моменты Лёнька пинал Толика под столом и показывал два пальца. Когда Толика рядом не было, два пальца он показывал никому, не вынимая их из кармана.

— А не для себя что ли?

— Сейчас поймёшь. Давай-ка, я переоденусь, чтоб на равных. Где мой свитер-то?

Когда Роман возвращался к обычной человеческой речи, следовало показать один палец — первый режим. Пока Лёнька вспоминал о последнем — третьем — режиме, в дверь постучали, поэтому он встретил гостя дурацкой улыбкой. Гостем оказался Гусейн.

— А, Гусейн, привет, чертежи принёс? — Рома натягивал через голову старинный, с оленями и снежинками, свитер, и говорил глухо. Это был несомненный режим номер три, фаза технического бунтарства. В этом режиме Рома вёл беседы о ветряках, запрудах на Уловке, автономных источниках энергии, а иногда завирался до перпетуум мобиле. — Проходи, проходи, я чаю поставлю. Срубай и так хотел вечером заскочить, а Василий Иванович всегда приходит на колокол, с Василием нам повезло.

Гусейн молча сел в угол. При виде Лёнькиной ухмылки он сделался сдержан, а не хихикал, как обычно в разговоре с обитателями хаты-хаоса.

— Привет, привет, Гусейн, — Лёнька с ехидным удовольствием пожал холодную ладонь, вспоминая, как вчера заколачивал дыру в заборе паноптикума и срезал с Ленина чьи-то верёвки, — не удалась вылазка? Ленин привет тебе передаёт.

— Да мне… Бронза нужна, Леонид Силантьич! Тогда Роман трубы даст.

— Я не понял, — Роман поставил на стол ещё три кружки, — при чём тут Ленин?

— На колокол, на колокольню ставить. Лить в землю, яму зачем же копали?

— Ну да, колокол лить, а Ленин при чём?

— Бронза! — Гусейн достал из кармана тряпку, развернул. Там оказались жёлтые металлические опилки.

«Ах ты гад, — подумал Лёнька. — Подпилил».

— Так ты что, Гусейн, воровать? Для церкви-то?

— Поменять! Место знаю, где дыра в заборы, где аэродром, — Гусейн от волнения стал косноязычен и помогал себе руками, рисуя в воздухе забор и дыру. — Там можно движки взять, Михалыч друг есть. Движки на бронзы, бронзы на трубы, трубы — на ветряк, ставить надо.

К приходу Вовы Срубая Лёнька успел подарить Ленина отцу Роману, а трубы, припасённые под новый забор — Гусейну. Он начал понимать, что такое чувство локтя.

Срубай пришёл не один. Не закрыв дверь, он оглядел присутствующих, и, увидев Лёньку, заморгал беспомощно длинными ресницами:

— Леонид? Тебе ж далеко бежать досюда. Или ты верхом?

— А я тут живу, в подполе. Огурцы солёные ем. Ням-ням. Чаю хочешь?

— Да ну ты прям… Сейчас хвост за мной будет. Две кружки ещё ставь, только холодненьким разведи.

Хвостом Срубая оказался Голова, а у Головы был свой вечный хвост — друг его Тело.

«Интересно, а про что они дружат? — подумал Лёнька, — мы вот с Толиком… а мы про что? Только про самолёты что ли? Не. Не только».

Когда Голова с Телом протиснулись к столу, пришёл Василий Иванович. Лёнька знал его как педанта и аккуратиста. Василий Иванович сам вёл хозяйство, держал огород и коз. Каждую весну и осень звал Лёньку вспахать землю, время назначал не как все — с утра или после обеда — а называл точные часы, сердился, если Лёнька опаздывал, и за упавший во время работы навоз обязательно доплачивал.

Все расселись, кому не хватило табуреток — на пластиковые коробки из-под овощей.

— Хороши кабачки, — Роман потрепал Голову и Тело по голове и голове. — Так, ребят, сегодня мы выслушаем Леонида. Все его, надеюсь, знают.

Гусейн потёр нос, а Вова неопределенно хмыкнул и покраснел. На той неделе он выпросил у Лёньки бетонную плиту, уволок её трактором, а оставленный на дороге след так и не заровнял.

За всех ответил Василий Иванович:

— Знаем, знаем. Наш человек, только неорганизованный. Но Вова перед ним виноватый нынче, да и перед всей Маховкой. Дорогу надо поправить.

— Я поправлю, Василий, завтра поправлю, когда трактор запущу — ремонтировал всё.

— Это дело второе, — Роман открыл новую банку яблочного варенья, — угощайтесь. Земляки мы или нет? Разберёмся. А ты, Лёнька, рассказывай.

— А что рассказывать?

— Всё и рассказывай.

И Лёнька рассказал. Сперва про Толика и армию, затем перескочил на Силантия, навоз и ломоносовскую родословную.

— Ну так вот. Хотим построить летающую лодку. Чтобы каждый человек мог такую дома держать в гараже. И сделать чтобы мог сам, и починить, — народный характер лодке Лёнька придумал, глядя в серьёзные лица земляков. Как там говорил Ромыч? Народ решает, как жить дальше, планов много, самолёты никого не интересуют. А вдруг всё же заинтересуют? Вдохновившись, Лёнька потряс кулаком и продолжил:

— Да, каждый человек чтобы мог летать. По делам, по хозяйству. На аэродроме такие дуры стоят, всю Маховку вывезти могут за один раз. А толку для нас? Что есть те самолёты, что нет. А летать все хотят. Вот.

— Я не хочу! — Василий Иванович по-птичьи набок склонил голову и разглядывал пуговицы на Лёнькиной рубашке, — Недодумал ты. Сформулируй точнее. Что нужно людям? Нам? Аэродромы строить? Носиться над крышами? Руки-ноги ломать?

— Мне бы лучше вертолёт, — вступил Роман, — колокола поднимать.

— А мне чтобы поменьше жрал!

— Я высоты боюсь.

— А зачем нам высота? Пониже, пониже. Надо, чтобы незаметно летела.

— И за провода чтобы не цепляла, и деревья обходила.

— И не пугала коз.

Они примеряли летающую лодку на себя. Детские мечты были схвачены за крылья и опущены на землю людьми, на которых Лёнька раньше не обращал внимания. Мужики и мужики, когда помогут, когда обманут, когда помощи попросят. А тут рассуждают умно, с пониманием и практическим интересом. Лёнька почувствовал, что и сам он вслед за мечтами опускается наконец-то на землю, даже пятки зачесались — так захотелось вдарить по ней, оттолкнуться с силой и уйти вверх. Похоже, летающая лодка начала обретать форму.