Ян Засурский - Старый шут закон

Судья.Суд принял к сведению все эти факты. Продолжайте, господа.

Шермерхорн.Очень хорошо. А теперь, мистер Фоунер, что вы можете сказать о тех подсудимых, которых вы опознали уже здесь…

Мэллон.Возражаем!

Судья.Возражение отклоняется.

Шермерхорн.Можете ли вы быть уверены, мистер Фоунер, что здесь вы не допустили ошибок?

Фоунер.Ну, кто из нас не ошибается, как говорит мистер Мэллон. Люди иногда…

Шермерхорн.У меня все, ваша честь. Эти два документа мы хотели бы приложить к делу в качестве вещественных доказательств.

Свидетель встал. Коллеги пожимали Полу руку. Допрос кончился. И когда по залу уже покатился шумок, глаза Сибил заволокли долго сдерживаемые слезы.

Человек, сидевший с ней рядом, заметил, что она плачет.

— Что-нибудь случилось, сударыня? — заботливо спросил он. — Может, я могу чем помочь?

От мысли, что она устраивает сцену при посторонних людях, слезы потекли еще сильнее.

— Я — миссис Шермерхорн, — сказала она ни с того ни с сего. И тут же, стараясь придумать хоть какое-то объяснение, добавила: — У меня такой чудесный муж, что временами я не могу сдержать слез…

Пытаясь улыбнуться, она полезла за носовым платком.

— Да-а, адвокат он что надо, это уж точно, — сказал сосед, — не пойму только, зачем выгонять его из города? Он же не…

— Что? Слезы прекратились как по волшебству. — Что вы сказали?

— Черт! А вы не знали? Нате глядите. — Он показал ей номер «Демократа», который только что купил у мальчика в проходе. Газета была сложена, и виднелась только половина жирного заголовка:

Сибил чуть не закричала. Вырвала у него газету и перевернула.

Она закрыла рот рукой. Нет! Нет! Неужели опять?.. Потом пробежала глазами первый абзац:

Пола Шермерхорна, адвоката, практикующего в столице нашего штата и одного из защитников по делу о беспорядках в Реате, сегодня утром предупредили по телефону, чтобы «он убирался из города, а не то…». Неизвестный, отказавшийся себя назвать, заявил его секретарше, что ее хозяин — «красный», хотя на самом деле он республиканец консервативного толка. Поскольку сам Шермерхорн находился в то время в суде,

Сибил почувствовала, что пульс у нее замедлился до нормального, а затем стал биться редкими сильными толчками. Она спокойно поблагодарила соседа и извинилась за то, что вырвала газету. Затем, увидев, как Пол направился с сигаретой к дверям, встала и пошла к выходу.

Сибил не спешила. Она чувствовала себя совершенно спокойной. Вот события и доказали ее правоту. Спорить им больше не о чем. Наконец-то он поймет свою ошибку.

Она нашла его у дверей, на ступеньках. Он тоже купил газету и теперь просматривал ее. Заметив Сибил, Пол постарался спрятать листы за спиной.

Она беспечно рассмеялась и взяла его под руку.

— Не суетись, Пол. Я уже прочла.

— Я… я не знал… не имел ни малейшего представления, — начал он заикаясь. — Почему миссис Вулф или кто другой… почему никто мне не сказал?

Притворяется, будто ничего не знал. Но теперь не время уличать его во лжи. Пора нанести удар. Куй железо, пока горячо!

— Ну вот, — сказала она мягко, — теперь ты и сам видишь, как я была права. Пол, дорогой, если уж не ради меня, то ради себя самого брось процесс, пока тебя не убили.

Она с трудом подавила желание сорваться на истерический визг.

Но именно в его голосе вдруг зазвучали визгливые нотки.

— Кто-то… кто-то просто пошутил. Зачем же так расстраиваться?

Ну уж нет, подумала она. Теперь тебе не вывернуться.

— Но ведь это уже второй раз. Больше они предупреждать не станут.

Он смотрел ошеломленно, словно она вдруг заговорила с ним на иностранном языке.

— В конце концов, — продолжала она, — я оказалась не такой уж дурой. У меня действительно были причины для беспокойства.

— А может быть… — Он не договорил, будто его мысли вдруг приняли другое направление.

— Послушай, Пол! Пол! Да посмотри же на меня! Я больше так не могу. Сил у меня мало. Еще немножко, и я свалюсь. Приступ, видимо, будет тяжелый. Поэтому я хочу, чтобы ты прямо здесь поклялся мне бросить процесс. Как только это слушание закончится, тебе надо сложить с себя все обязанности.

— Опять за старое? — Глаза Пола сузились, и в них мелькнуло подозрение. — Возможно ли? — Его голос был так суров, что она вздрогнула. — Может быть, ты сама подстроила этот звонок, чтобы вырвать у меня согласие?

Она в ужасе застыла, не веря своим ушам.

Глаза Пола сразу смягчились.

— Прости меня. Не следовало так говорить. Я… я очень расстроен.

Поздно! Назад такие слова уже не возьмешь. И она их не простит. Он, видно, считает ее сумасшедшей. Не просто истеричкой, а помешанной.

— Сибил, да не смотри же так. Я беру свои слова назад. Прости меня. — Он протянул к ней руку.

Слишком поздно. Все ее надежды рухнули. Опять она неправа, опять вынуждена защищаться, а он — он прав или считает, что прав.

Она отвела глаза от его взволнованного лица и украдкой злорадно улыбнулась. Нет, она не сумасшедшая. — Это он сумасшедший.

Сибил внезапно забилась в рыданиях — таких сильных, что Полу пришлось поддержать ее, чтобы не упала. Она прижалась к нему.

— Отвези меня домой! — Ей показалось, что крик раздался откуда-то со стороны, издалека, как вопль потерянной, испуганной души. — Я больна, Пол! Я умираю! Отвези меня домой!

Когда Пол не оставил от показаний Фоунера камня на камне, Фрэнк Хогарт почувствовал полную уверенность в успехе. Ему стало окончательно ясно, что обвинение основано не на реальных доказательствах, а на одних лишь подозрениях и предубеждениях. Выставлять в таких обстоятельствах свидетелей защиты не стоило — много будет чести! Хватит и перекрестного допроса.

Фоунер не только свел на нет собственные показания и показания судьи Эверслива. Проницательные слушатели (и среди них, конечно, судья Бек) не могли не обратить внимания, что, по странному совпадению, Фоунер оказался без сознания, а непогрешимый Бэрнс Боллинг проявил удивительную ненаблюдательность как раз в то время, когда происходили главные события, а именно: 1. взорвалась бомба, и ветер понес слезоточивый газ назад, на полицейских; 2. убили Маккелвея; 3. ранили Паттерсона; 4. неизвестным (или пока не опознанным) лицом был сбит с ног Фоунер и, наконец, 5. Фоунер потерял пистолет. Интересно послушать, сказал Фрэнк Полу и Лео, что расскажет об этом злосчастном периоде Курок Паттерсон. Откуда взялись «неопознанные лица»? Можно ли поверить, будто ни один из трех опытных и зорких полицейских не видел, кто оглушил Фоунера? Гораздо правдоподобнее, что его ударил кто-то из своих — то ли боялся, что Фоунер сделает какую-то глупость или совершит непоправимую ошибку, то ли хотел наказать его за что-то уже сделанное, например за то, что, глотнув газа, Фоунер в панике застрелил Маккелвея.