Ян Засурский - Старый шут закон

Не исключено, что Фоунера, как утверждает обвинение, действительно сбил с ног какой-нибудь рабочий, но только не Транк де Вака, хотя вину пытаются свалить именно на него. Дело разъяснится после допроса Курка Паттерсона. Если и этот «не знает», кто оглушил Фоунера, то, значит, виноват он сам или другой полицейский. Если же он назовет Транка, то ложь будет нетрудно разоблачить.

Но следующим свидетелем, к удивлению Хогарта, вызвали не Паттерсона, а миссис Огасту Гестлер — одну из женщин на крыше. Неужто красивого светловолосого Паттерсона они придерживают, чтобы его «неожиданные» и важные показания наделали сенсаций в утренних газетах? А может, решили приберечь его до суда присяжных?

К предыдущим показаниям миссис Гестлер добавила лишь несколько новых неподтвержденных подробностей. Она, например, слышала «звон стекла», как если бы толпа разбила окно, хотя было известно, что ни одно окно по соседству не пострадало. Она единственная из всех утверждала, что толпу у входа в суд подстрекала «пожилая женщина маленького роста в черной шали с длинной бахромой»; кстати, в переулке эта женщина тоже появилась одной из первых. Заключенные тут же узнали в ней (как рассказывали Фрэнку позднее) старую Марту — энергичную и обычно невозмутимую мать Хулиана и Телесфоро Виджилов.

Но в ту решающую минуту, когда шла стрельба, с миссис Гестлер, как и со всеми другими свидетелями, что-то произошло. Правда, одно важное обстоятельство она удостоверила: по меньшей мере одна — а если припомнить, то две, если не три бомбы взорвались еще до выстрелов, но, кто бросил эту бомбу (или бомбы), она сказать не могла. Газ понесло не по земле, а вверх, прямо на нее — убийство поэтому она тоже не видела. Из глаз потекли слезы, начался кашель — миссис Крам даже пришлось оттащить ее от края крыши, так что никаких выстрелов она уже не услышала.

Во время нескончаемо долгого пути из комнаты свидетелей у Дафны Крам подгибались колени, а когда она протянула руку, чтобы дать присягу, — закружилась голова; и вся публика глазела на нее и, видно, шепталась про ее огромный зад. Но пока мистер Мэллон вел допрос, она не сводила с него глаз, полностью подчинилась ему, словно Трильби, загипнотизированная Свенгали [155] Персонажи романа Дж. Дю Морье «Трильби» (1894). , и постепенно ей стало казаться, что это не она, а он в ответе за те слова, которые срываются с ее губ.

В отличие от Гасси Гестлер она не приметила во главе толпы никакой старухи в черной шали, зато — к немалому удовольствию Мэллона — видела «здоровенного испанца со здоровенным пистолетом» (произнося эту фразу, Дафна ни с того ни с сего хихикнула). Очень жаль, что она не заметила, как тот человек стрелял, однако, оттаскивая миссис Гестлер от края крыши («газ на меня, видно, не действует — я даже не заплакала»), она все-таки услышала выстрелы и видела, как мистер Маккелвей упал. Потом раздались еще выстрелы и свалился тот здоровенный испанец. Но кто стрелял, она не знает.

— Спасибо, миссис Крам, — поблагодарил ее Мэллон, и Дафна мысленно взмолилась, чтобы бог не слишком жестоко покарал ее за ложь, произнесенную после того, как она поклялась говорить одну правду.

Когда свирепого вида адвокат с копной густых волос подошел, чтобы начать перекрестный допрос, миссис Крам прошиб пот. Казалось, он вот-вот бросится на нее, и она непроизвольно сжала колени.

Даже не попытавшись ни успокоить ее, ни завоевать доверие, Хогарт сразу же перешел к сути дела. Пронзив ее сердитым взглядом, он спросил, помнит ли свидетельница их разговор в Реате неделю назад. Тогда она говорила, что видела лишь «много незнакомых людей, которые толкались да бегали взад-вперед». По ее словам, она увела миссис Гестлер в дом еще до того, как начали стрелять, и ничего важного не видела.

— Зачем вы мне солгали? — вдруг закричал он, и Дафна сразу успокоилась. Предвидя этот вопрос, Мэллон отрепетировал с ней ответ, а кроме того, сказал, что запугивания адвоката дают женщине в свидетельском кресле огромное преимущество. На ее сторону тут же переходят симпатии присяжных, а если присяжных нет, то судьи и публики. Так что свою реплику она произнесла с напыщенной твердостью:

— Меня с детства учили не обсуждать свои дела с незнакомыми людьми.

Эти слова произвели магическое действие. В публике послышались смешки, а волосатый так удивился, что ему пришлось отступить к своему столу и выпить воды.

После этого он сделался куда вежливее, и Дафна разжала колени. Но спокойствие оказалось губительным — расслабившись, Дафна принялась думать, как она выглядит со стороны и как звучат ее ответы. Идею про благовоспитанных девиц, которые не доверяют незнакомым мужчинам, подал Карл — ему будет приятно услышать, какой она имела успех. Может, благодаря этому он посмотрит сквозь пальцы на то, как она неприлично захихикала, говоря про испанца со здоровенным пистолетом.

На самом-то деле она не видала никакого пистолета — так что, может, он был и совсем крохотный. Но мистер Мэллон заставил ее сказать про пистолет; да и человек тот умер, напомнил мистер Мэллон — никому никакого вреда не будет. Но уж если пистолет нужен, пусть будет огромным-преогромным; и Дафна невольно ежилась и хихикала.

Но теперь Волосатый завладел ею, зачаровал глубокими, как у Свенгали, глазами, а она запуталась, стала беспомощной. Она пыталась смотреть на пухлое, словно булка, лицо Гасси Гестлер, уже сидевшей в зале, но ее все время мучило сумасшедшее желание погладить Волосатого, который держал ее в своей власти, делал из нее полную дуру; да она и сама чувствовала себя полной дурой и только молилась, чтобы Карл не вышиб из нее последние мозги, когда она вернется домой. Да, отвечала она, сперва появился газ… нет, она не видела, как тот детина стрелял, не видела, и все. Газ попал ей в глаза, к тому же она тащила миссис Гестлер. Что? А, вот вы о чем… нет, нельзя сказать, будто газ вовсе не подействовал, а просто подействовал не так, как на миссис Гестлер, да-да, почти не подействовал. Как упал Маккелвей, она видела, но потом снова заплакала и, кто стрелял в здоровенного испанца, не знает, просто он упал. Да, выстрелов было много, ужас сколько — она не знает, как объяснить, что не видела никого, кто стрелял, — люди падали, и все… нет, второго испанца она не заметила, он, верно, стоял близко к стене дома, а она была на крыше и… наконец-то, слава тебе, господи, спасибо тебе, Карл — «свидетель свободен».

Вот и я, Карл, думала она, неуверенно пробираясь по проходу, и, выходя на улицу, под яркое весеннее солнышко, я возвращаюсь к тебе, Карл, можешь гордиться своей женушкой, своей дурочкой; она тебя не подвела и заслужила то самое лучшее, что ты можешь дать, и в любое время, когда бы ни захотелось.