Ян Засурский - Старый шут закон

— Ну уж нет, дорогуша, порядочные люди не станут давать вам деньги для преступников, которые хотят избежать наказания, не надейтесь. Ведь кто-то же убил шерифа, и я…

— Да, но кто был вооружен? Помощники шерифа, все до…

— Главный помощник говорит, что из толпы стреляли!

Миньон пожала плечами. Зрителей было много, они стояли полукругом и слушали с рюмками и стаканами в руках.

— От таких событий все теряют чувство юмора, — со скукой в голосе сказала миссис Форрест, — даже Уорти.

— Так называемым рабочим на этот ваш процесс наплевать, — проворчал рыжебородый художник. — Единственный рабочий, который здесь сегодня присутствовал, спал сном праведника и даже храпел.

— Ступайте к ним, сударыня, ступайте, — сказал писклявым голосом какой-то молодой человек, — но меня с собой не зовите: я нейтрален.

Миньон чувствовала себя точно гладиатор на арене среди жаждущей крови черни. Надежды на победу у нее не было, но она не могла бежать.

— Из толпы стреляли! — с торжеством повторил Шорт, понимая, что более серьезного обвинения и придумать нельзя. И, воспользовавшись впечатлением, которое оно произвело, нанес следующий удар. — Об этом ваш муж не упомянул, вам не кажется это странным? Он очень мило опустил в своем изложении этот далеко не маловажный факт…

— Потому что это вовсе не факт! — гневно прервала его Миньон. — Это версия лишь одного-единственного человека, который придумал ее, скорее всего, потому, что боялся, как бы не разоблачили его самого. Оружия нигде не нашли — ни в переулке, ни в домах шахтеров, нигде. Только в руках у помощников шерифа!

Вот теперь ей надо уходить. Затягивая бой, она лишь причинит вред себе, и Фрэнку, и их делу. Но ноги ее точно приросли к полу.

— А то, что арестованный бежал, — факт?

Она уже не могла сдержать себя и крикнула:

— Да! И мой муж рассказал вам об этом факте. Я очень сожалею, что вступила с вами в спор, мистер Уорти Шорт, столь недостойный своего имени, зато вполне оправдавший фамилию, которую вы носите! — Миньон спохватилась, но было поздно. Сказанного не воротишь. Все, это конец. — Я ни у кого не прошу помощи для банды преступников. Когда вы будете готовы заложить свой дом ради оправдания невиновных, дайте нам знать.

Она вздернула подбородок и пошла через толпу гостей, думая, что вот сейчас она закроется в какой-нибудь комнате, даст себе волю и выплачется. Кто-то тронул ее за локоть, она услышала виноватый голос Палмера:

— Боюсь, я ничем не помог вам.

Она покачала головой.

— Мне никто не мог помочь. — Вид у него был такой удрученный, что она заставила себя улыбнуться. — Vous etes bien gentil [84] Вы очень славный (франц.). . Но пожалуйста…

Путь ей преградил этот англичанин, Брандт. Как, еще один? Ну нет, с нее хватит!

— У меня сильное искушение дать ему коленкой в пах, — сказал Брандт. — Только у него ничего там нет. А вы — вы не только красивы, у вас к тому же есть темперамент. Вы должны отдаться чему-то, что было бы достойно вас. Отдайтесь вся, без остатка. Этим шахтерам вы отдаете свой ум, и это плохо. Все равно вам не оживить их, ибо они мертвы. А вы — живая. Вы должны отдать свою кровь. Отдайте ее из центра, где сосредоточена жизнь вашего тела, а не из головы. Учитесь жить у индейцев — центром, где сосредоточена жизнь вашего тела.

Миньон сделала ужасную вещь. Она расхохоталась прямо ему в лицо. Потом из глаз ее хлынули слезы, но тут возле нее оказалась Пан и увела из гостиной.

Миньон хотела сразу же уехать домой, но, пока она умывалась, пудрилась и душилась французскими духами Пан, она передумала и решила остаться: пусть мистер Уортингтон Шорт не радуется, что выгнал ее, она не доставит ему такого удовольствия. Нельзя так болезненно отзываться на грубые выпады против «красных», иначе ей придется поставить крест на едва начатой работе.

Миньон удивилась, что, когда она снова вошла в гостиную, на нее почти не обратили внимания, но потом вспомнила, что ведь эти люди не придают значения ссорам. Веря во «врожденную», «подсознательную» враждебность человеческих особей друг к другу, они видели в ссоре не следствие серьезных разногласий, как считали борцы за всеобщее братство, а всего лишь проявление темперамента, вспышку, которая дает выход накопившемуся раздражению, щекочет нервы и подстегивает оскудевшее остроумие. Ссора давала им иллюзию, будто они испытывают сильные чувства — любят, ненавидят, борются, кого-то или что-то защищают, хотя умом они с насмешкой отвергали сильные чувства, отрицали, что способны любить, и осуждали тех, кто за что-то борется и кого-то защищает. И потому их ссоры редко длились больше одного вечера.

Миньон все это знала и все-таки поссорилась с Шортом, а сейчас не могла избавиться от тягостного чувства, которое осталось у нее после ссоры. Она рассказала об этом Пан и Палмеру Уайту. Оба в один голос признали, что во всем виноват Уорти, но объяснили его отвратительное поведение муками ревности: этот молодой человек, Ангелочек Райен, начал все больше и больше интересоваться женщинами, причем одна из них, а именно рыжекудрая миссис Спид, по словам Шорта, обращает Ангелочка в коммунистическую веру.

На самом же деле Милли исповедует вовсе не марксизм, а взгляды Паррингтона [85] Паррингтон, Вернон Луис (1871–1929) — американский литературовед и критик. , объяснил Палмер. Ратуя за широкий утилитаризм искусства, она не понимает важности диалектического, или, выражаясь иначе, классового, подхода. Но для Уорти это все едино, он слышит в речах Милли не только призыв к штурму его башни из слоновой кости, но и песню соблазнительницы-сирены, заманивающей его Ангелочка в чуждое ему, Шорту, царство гетеросексуальной любви. Видимо, желая припугнуть Ангелочка и положить конец его интеллектуальному донжуанству, Уорти пригласил Ливингстона Перси — того самого меланхолического молодого человека — провести в Идальго весну и лето и под руководством мэтра завершить пьесу, которую он писал. И что же сделал Райен? Вместо того чтобы внять предостережению, он вдруг закусил удила, будто добиваясь, чтобы драматург его выставил. Он с утра до вечера изводил Уорти, разглагольствуя об эстетических принципах, которые, он знал, приводили Уорти в исступление. Мало того, он защищал левую интеллигенцию, которая эти принципы проповедовала.

— Вот в какую драму вы ввязались, — заключил Палмер, — даже не предупредив ее участников. Ergo [86] Следовательно (лат.). когда вы опровергли его сведения «из первых рук» в деле Сакко и Ванцетти, не говоря уже о реатинских шахтерах…

— Даже если бы она поддакивала каждому его слову, все равно кончилось бы тем же, — перебила его Пан. — Он видит в ней двойную угрозу.