Ян Засурский - Старый шут закон

Видимо, рабочие полностью доверяют этому Сивиренсу. Он столько сделал для них в прошлом, и теперь многие просили его взять их защиту — если двое других адвокатов не будут возражать.

Пол склонен был принять его услуги, даже еще не познакомившись с ним — «Нам дорога любая помощь, Фрэнк, да и вряд ли мы найдем еще кого-то, кто так хорошо знал бы Реату. Большинство юристов совершенно не годится для такой работы. Я, например… хотя я и очень мудр. Как Сократ: знаю, что я ничего не знаю. Но возьмите хотя бы мою секретаршу, миссис Вулф. Она очень толковый и четкий работник, и на нее вполне можно положиться, но только дома, в моей конторе. Едва мы выехали за пределы Идальго, как я уже понял, что совершил ошибку — ее не следовало брать сюда. Она убеждена, что участие в этом деле погубит ее репутацию, а ее муж лишится работы в автодорожном управлении. Кажется, сюда переехали их друзья — приятеля ее мужа перевели в реатинское отделение, — и миссис Вулф боится, как бы эта ее приятельница — как видно, ужасная сплетница — не встретила ее возле отеля и не разузнала, зачем она здесь. Глупые страхи, но, что поделаешь, объяснять ей что-либо бесполезно. А Сивиренс, по-моему, не просто готов помочь нам — он жаждет кинуться в драку. Так что не стоит нам привередничать, тем более что большинство наших подзащитных сами его хотят».

Однако личное знакомство с Лео Сивиренсом несколько поколебало уверенность Пола. Он живо напомнил ему младшего брата Сибил, Спенсера, которого Пол до бесконечности уговаривал лечиться то от алкоголизма, то от наркомании, спасал от сомнительных увлечений, вызволял из сомнительных историй. На его глазах умный, талантливый человек опускался все ниже и ниже и в тридцать пять лет умер — якобы от болезни сердца. Неужели теперь ему придется работать с двойником Спенсера?

В доме Ковачей их встретили очень сердечно. Хэмилтон Тэрнер стал представлять всех по имени.

— Ну а если не запомните, как кого зовут, говорите просто «товарищ». Никто не обидится.

Собравшиеся вежливо пожимали Полу руку и тут же устремлялись к Фрэнку, возле которого образовалась целая толпа. А Пол остался один — и в прямом, и в переносном смысле «вне игры». Однако он был рад возможности осмотреться и подумать.

Сплоченность этих людей произвела на него большое впечатление, как и позавчера, когда он беседовал в тюрьме с арестованными: у всех у них была общая цель.

Фрэнк рассказал им о нападении на Пола в переулке, и они сразу догадались, кто был пьяный громила, и начали строить планы, как лучше «использовать» этот инцидент. Оказалось, что Фарли — имя этого молодчика, а не фамилия. Фарли О’Брайен пользовался в Реате печальной известностью — он собирал с шахтеров арендную плату для Джейка Махони и обделывал всякие грязные делишки Бэтта Боллинга.

Из тех, кто собрался в доме Ковачей, Пола больше всего интересовал Хэмилтон Тэрнер — первый, так сказать, живой коммунист, которого он видел своими глазами. Он, пожалуй, ожидал, что Тэрпер похож на Фарли О’Брайена — эдакий мрачный, злобный тип, на всех рявкает, будто подзатыльники раздает, а его товарищи в ответ поспешно салютуют сжатыми кулаками и со всех ног бросаются выполнять его указания. Такая картина всегда появлялась перед его мысленным взором, когда он слышал слова «коммунистическая дисциплина». Что ж, может быть, где-нибудь так и есть, но здесь, в Реате, «красная дисциплина» оказалась не более чем солидарностью чувств: общей ненавистью к деспотичной власти и симпатией к ее жертвам, к которым они теперь причислили и его, Пола. Зато другая сторона с ее отрядами вооруженных полицейских и заграждениями из пожарных шлангов сразу наводит на мысль о военной диктатуре. Тревожный вывод, и все-таки… все-таки, наверное, это неизбежно. Наверное, для просвещенного меньшинства нет другого пути удержать с трудом завоеванные рубежи прогресса, пока отставшее большинство не нагонит его. Стремясь удержаться у власти, они борются против любой реформы, которая может ослабить их влияние, но, укрепляя свою власть, они увековечивают жесточайшую несправедливость и лишения, которые в свою очередь вызывают социальные катаклизмы.

К счастью, этой войне между имущими и неимущими не позволяют дойти до ее логического завершения. Пол благодарил бога за то, что он один из тех, кто волею судьбы оказался среди множества простых людей, отстаивающих идею организованного прогресса: ограничение власти, но не ненависть к ней, помощь и внимание к неимущим, и не отождествление себя с ними, как у Хогарта, позицию которого Пол мог бы определить так: «Мое место рядом с этими людьми, правы они или нет». По мнению Пола, эта слепая приверженность Фрэнка отдавала шовинизмом и была так же безнравственна, как лозунг: «Это моя страна, права она или нет».

Они с Фрэнком обсудили (по настоянию Фрэнка) свои политические разногласия в первую же встречу, в понедельник, перед визитом к судье Беку. Фрэнк представился как «гуманист, марксист и демократ — просто демократ, а не член демократической партии», а Пол как «республиканец — не просто республиканец, но еще и член республиканской партии, — линкольн-джефферсоновского толка». Пол только потом понял, как забавен был весь тот разговор — стремясь точнее определить точку своих расхождений, они выбрали вопрос более чем семидесятилетней давности: отношение Линкольна к рабству и его отмене. Пол защищал решения Эба как единственно верные в той обстановке, колебания, нерешительность тут ни при чем, настаивал он, Линкольн крепко оседлал подвижную, беспрестанно изменяющуюся реальность, которая сбрасывала куда более искусных ездоков. Фрэнк, напротив, причислял себя к одержимым приверженцам аболиционизма, опередившим свое время мечтателям, с которыми Линкольн пришел к согласию (как придут в конце концов и члены республиканской партии). Пол рассмеялся.

— Я готов согласиться хоть сейчас, мистер Хогарт, если вы объясните мне, как на практике материализовать ваши мечты об идеальном устройстве общества. Другими словами, главное различие между нами — не в конечных целях, а в средствах их достижения. Однако я смею надеяться, что в жестокой реальности судебного заседания вы не позволите себе руководствоваться призрачными видениями.

В плане теории к согласию они так и не пришли. Тем не менее выработали, как определил это Фрэнк, «платформу единого фронта», Пол выразился проще — «достигли компромисса», а уточненная совместными усилиями формулировка гласила: «компромисса в тактике, но не в принципах».

Пол будет считаться авторитетом во всем, что касается законов, суда и судопроизводства, а вот вне стен суда и в особенности на предсудебной стадии — в организации общественного мнения, в определении генеральной линии действий, в связях с прессой — значительный опыт Фрэнка обеспечивал решающий голос ему, «хотя, разумеется, мы будем консультироваться на каждом этапе».