Ян Засурский - Старый шут закон

И что же? Месяца не прошло, и пожалуйста! Убийство! И кто, думаете, жертва? Тот самый тип, что пытался с ними либеральничать. Гилли!

Вот чем кончается слюнтяйство с красными.

Впрочем, что толку валить сейчас на Гилли. Его уже нет. Да и не в нем, по существу, дело. Виноват Бэрнс. Разве Гилли можно было делать шерифом? Это ведь исконное место Бэтта. Он и занимал его из года в год, и лишь иногда — для приличия — его сменял Бэрнс. Но случилась забастовка, а затем еще ветераны войны устроили заварушку, и, чтобы их ублаготворить, пришлось повысить налоги, и тут-то началось это чертово движение за реформы, а нацелено-то оно было аккурат в тебя да еще в начальника полиции О’Доула. И вдруг, н а тебе, «коалиция» — в мэры баллотируется полуумок Хоук Гарриман, а в шерифы — Гилли Маккелвей. Ясно как божий день, чьих это рук дело; это Бэрнс мутит воду, плетет интриги и обхаживает Гилли, чтобы оттяпать место старшего помощника. И уже снюхался со всеми шишками в штате, метит втихую на пост губернатора. Факт! Об этом по всем углам шепчутся. Бэрнса Боллинга в губернаторы? Хе-хе-хе. Смех, да и только.

А стоило красным только разок увидать, как настоящего шерифа Бэтта Боллинга выставили на посмешище, сделали шутом гороховым, и они уже решают, что все дозволено — устраивать демонстрации и забастовки, грабить склады, сбивать замки, врываться в суд и нападать на полицейских, чтобы вызволить своего любимчика Арсе.

Как ни крути, а выходит одно — Бэрнс собирается сжить Бэтта со свету, как собирался еще с той самой минуты, когда папаша сыграл в ящик, оставив Бэтта сиротой, и пришлось ему поселиться у дядюшки Плю и тетушки Джули вместе с их ненаглядным сыночком Бэрни и его малолетними сестричками.

Лучше бы ему сдохнуть. Нужен он им был, как пинок в зад. Пинков, впрочем, хватало. Их пинков. А зад был его.

Раз уж ты был старше Бэрни и выше его ростом, то как бы он над тобой ни измывался, а ты его и пальцем не тронь, и не дай бог было фонарь ему засветить. Дядюшка Плю свято веровал в библейскую заповедь — око за око, зуб за зуб, — а лупцевать он был мастак. Стоило вам обоим влипнуть в историю, так всякий раз выходило, что это ты сбил их невинного ангелочка с пути истинного. Вроде того раза, когда тетя Джули застукала, как вы играли с сестричками в больницу, и дядя Плю выдрал тебя по сравнению со своим сыночком ровно вдвое. Как ты ни старался, он всегда находил, за что с тебя шкуру спустить, да так, что ты потом и сидеть не мог. Виноват — не виноват, все едино, просто они твоего духу терпеть не могли, что Плю, что Джули — жалко им было, что ты хлеб их ешь. На такое пугало порядочным людям и смотреть противно, приговаривала тетя Джули, один сатана тебя любит.

А сатана и впрямь был ему единственным другом. Бэтт помнил, с какой симпатией он относился к дьяволу и как приятно было сознавать, что тот на его стороне. Он пугал Бэрни рассказами, что дьявол, мол, всегда прячется у него за спиной и чуть что готов прийти на выручку; от страха у Бэрни или у ребят из школы душа в пятки уходила; а потом он так насобачился, что любого мог запугать, заставить скулить и умолять о пощаде.

В школе поговаривали, что Бэтт оттого так и дерется, что в нем черт сидит, а на самом деле это папаша, перед тем как загнуться, обучил его кулачному бою. Когда-то, еще во времена Джемми Мейса и Джона Л., папаша был боксером, а тогда на ринге стояли в открытой стойке и лупили друг друга что есть мочи; папаша слышать не мог про Джентльмена Джима Корбетта с его финтами, уходами и беготней по рингу; он обзывал Корбетта и всю его шайку «плясунчиками» и божился, что Джимми Мейс сделал бы из них котлету. По этой методе «стой и лупи» он и выучил Бэтта, и этой выучки с лихвой хватало, чтобы измордовать Бэрни да и других ребят; они не умели перемещаться, не умели они уходить из-под ударов, и он пробивал их защиту, загонял в угол и обрабатывал за милую душу. Вот тогда Бэрнс и возненавидел его пуще отравы. С тем он вырос. Да и другие тоже. Все они его ненавидели, все, кроме Эгги, но и она порой волком смотрит, а остальное время просто дрейфит. И три сыночка туда же, даром что уже вон какие вымахали и женами обзавелись, а по-прежнему лебезят, ищут поддержки, выпрашивают советов, вечно чего-то клянчат — то им деньжат ссуди, то похлопочи за них, а откуда у него деньги или влияние, так им и дела нет. Папочка, мол, выручит. Думают, он душу дьяволу заложил, и небось рады: воображают, что пока они со стариком ладят, так и им от рогатого перепадет. Хе-хе-хе.

Бэтт кисло, невесело усмехнулся при мысли, что он и сейчас любого из них сделает из белого краснорожим, и не только сыночков, но и тех ребяток, что у него под началом. Да, он еще в состоянии задать им перцу.

Только вряд ли его хватит надолго. Реакция уже не та. Того и гляди, кто-нибудь из них раскусит его и решится дать отпор — и все, крышка.

Ну и пусть. Случись это хоть завтра — он готов. Он будет драться до конца; подыхать — так с музыкой! Не в постели, не в заблеванной ночной рубашке, нет, это не для Бэтта Боллинга, а сражаясь до последнего вздоха…

Может, сегодня так оно и произойдет. Фарли О’Брайен молод, силенок ему не занимать, хоть он уже порастратил их на баб и на выпивку; у них, у этих молокососов, всегда открывается второе дыхание, и как раз тогда, когда сам ты уже дошел почти до точки. Держись, Бэтт, придется тебе показать все, что ты умеешь, и даже чуточку больше.

Он услышал голос Эгги, шаги над головой и понял, что его помощники пришли. Неторопливо подойдя к выключателю, Бэтт зажег верхний свет. Складные стулья все еще стояли рядами после собрания Сынов Легиона. Повернувшись спиной к лестнице, Бэтт принялся составлять их у стены, и, когда молодые люди вошли, он оставил их робкие приветствия — «Здравствуйте, мистер Боллинг» и «Вы нас звали, мистер Боллинг?» — без ответа.

Они притихли и принялись помогать. Бэтт представил, как у них душа ушла в пятки, едва они раскусили смысл этих приготовлений. Он оставил их складывать стулья в кучу, а сам неторопливо направился к дальней стене, где между водопроводной раковиной и пистолетной мишенью висел шкафчик. Вынув из жилетного кармана ключ, он отпер замок и со скрытой угрозой произнес:

— Я все знаю, Фарли. Так что не будем терять время зря. Я знаю, что ты натворил, ты знаешь, что тебя за это ждет. А ты, Арт, сиди. Ты не остановил его, а мог, так вот и посмотри, к чему это привело.

— Да, но… — умоляюще заныл было Арт, но Бэтт только рявкнул в ответ:

— Заткнись! А ты, Фарли, раздевайся до пояса.

Бэтт открыл дверцу; внутри висели две пары легких боксерских перчаток, в каких работают профессионалы. Одна пара была сравнительно чистая, с глянцевитой поверхностью. На второй кожа была жесткая, потрескавшаяся и почти черная от запекшейся крови. По городу ходили легенды об этих перчатках, и ребята, конечно, понаслышаны о них, хотя видят впервые; приятно сознавать, что у них сейчас поджилки затряслись.