Ян Засурский - Старый шут закон

Самым памятным событием может оказаться встреча с губернатором, если ее соответствующим образом обставить. Хорошо, если бы в Капитолии произошло что-нибудь вроде открытой стычки между рабочими и властью. Следует позаботиться об этом. Но вышло так, что Хэму даже не пришлось ввязываться в спор. Услыхав требование обеспечить всех участников конференции бензином на обратную дорогу, губернатор Хьюи пришел в ярость, а Джек Гальегос с ребятами из ЛЕСИАР пригрозил устроить сидячую забастовку прямо в шикарном губернаторском кабинете. Холуи было бросились за полицией, и в воздухе запахло грозой, как вдруг в последний момент прилизанный секретаришка шепотом напомнил губернатору о каком-то неиспользованном фонде, и глядишь — откуда ни возьмись появились талоны на бензин. Более памятное и впечатляющее происшествие трудно и придумать — решительность масс принесла плоды!

После всего этого вечернее заседание грозило стать смертельной скучищей. Помешали, к счастью, два незапланированных эпизода.

Как раз посередине рассказа Лидии о реатинских событиях какой-то психованный однорукий легионер принялся вопить, что все это лживая пропаганда, а на самом деле «красные» пытались учинить в Реате «вооруженный бунт», «свергнуть законные городские власти и завести Советы» — короче говоря, чуть ли не слово в слово шпарил по передовице из «Лариат».

Хэм подумал, уж не подослали ли его из Реаты, чтобы заварить кашу. Ухо в таком случае надо держать востро. Чем больше провоцируют, тем меньше поддавайся. Положение щекотливое.

Джек Гальегос, избранный постоянным председателем, по неопытности позволил крикуну разойтись вовсю, на что члены ЛЕСИАР ответили свистом. Призывы Джека к порядку тонули в общем гаме, а тут и Отто подбавил, завопив: «Да вышвырните вы эту скотину за дверь!» (Можно представить реакцию газет на такое обращение с ветераном войны, к тому же инвалидом!) Половина делегатов повскакала с мест и столпилась вокруг дебошира, и тут уж Хэму пришлось прыгнуть на сцену и напомнить собравшимся, что «джентльмен» имеет полное право быть выслушанным, если, разумеется, ему есть что сообщить, и пусть-ка все займут свои места.

Такой жест шел вразрез со всеми представлениями провокатора о коммунистах, и он сознался, что во время беспорядков не то что в переулке, а и в самой Реате не был.

— Понимаете, товарищ, — обратился к нему Хэм, — мы пытаемся узнать здесь факты, именно о них рассказывала сейчас миссис Ковач — ведь она видела события своими глазами. Но у нас здесь не суд — мы готовы выслушать даже показания из вторых рук, лишь бы они были честными. И хотя вы не делегат, мы готовы предоставить вам слово. Как, товарищи, не возражаете?

Может, и не стоило называть этого типа товарищем (У легионеров, правда, такое обращение тоже в ходу) — в общем, псих снова завелся: мол, все вы тут «красные» и «погодите, на насилие мы вам ответим насилием», мол, всякие пришлые иностранцы, которым тут не нравится, могут убираться, откуда приехали, а что до него лично, так «он в этом гнезде предателей лишней минуты не останется и сообщит, кому следует, что здесь происходит».

Под свист и улюлюканье он вышел из зала. Хэм успокоился: типичный приемчик этих зубров — боднуть и уносить ноги. Можно представить себе завтрашнюю компостельскую «Таймс» — «ИНВАЛИД ВОЙНЫ ГЕРОЙСКИ ЗАЩИЩАЕТ ОТ КРАСНЫХ ЧЕСТЬ ФЛАГА». Но зато вместо двух-трех строчек на последней странице конференция попадет на первую полосу. А на делегатов обвинения не подействуют — сами все видели, скорее они возмутятся и примутся отстаивать правду. Да и интеллектуалы из салона Панси тоже, считай, напишут парочку писем в «Таймс», чтобы опровергнуть «ложную информацию». Так что провокация, решил Хэм, принесет больше пользы, чем вреда.

А вот второе происшествие, под самый конец заседания, было совсем неожиданным. Хэм уже приготовился внести предложение о перерыве до завтра, как вдруг в последнем ряду поднялся пожилой ранчеро и на испанском языке попросил позволения сказать несколько слов. Сегодня днем, заявил он, на него произвело глубокое впечатление…

Кто-то из делегатов, словно вторя мыслям Хэма, отозвался громким стонущим вздохом.

— Простите, товарищ, — прервал Хэм, — но сейчас не время возвращаться к тому, что было днем. Скоро полночь…

Ранчеро — он был высокого роста, с брюшком, с седой бородкой клинышком — продолжал говорить, словно ничего и не слышал. Хэм попросил Стива Сину переводить.

— Он просит извинить его, — объяснил Стив. — Но это, говорит он, очень важно всем, потому что…

— Пусть назовет себя. Кто он, делегат? Из какого округа или города? Чем занимается?

Стив повторил вопросы и перевел ответы.

— Я не делегат. Я только приехал навестить внука, он живет в этом пуэбло [135] Селение (исп.). (дружный смех). Я приехал несколько дней назад, из деревни приехал, моя деревня далеко отсюда, в округе Сан-Исидро, называется Plaza de los Cuatro Ritos — Четыре ручейка. Зовут меня Непомусено Инохос. Я фермер, а также Mayordomo de la Acequia Madre — смотритель оросительного канала Пресвятой Девы. Кроме того, я Hermano Mayor de los Hermanos Penitentes — старейшина тамошней общины Кающихся Братьев. А еще член комитета демократической партии нашего округа.

От такого обилия титулов брови слушателей полезли вверх.

— Простите, что я выставляюсь перед вами таким важным человеком. Просто хочу показать, что я не новичок в политике. Всю жизнь я имею дело с политикой и всю жизнь слышу — мы то сделаем для народа, мы это сделаем для народа… Ну а потом, когда народ выберет этих людей, они забывают про него, они и то делают, и это делают — но для самих себя. Однако сегодня я такой лжи не слышал. Ни одного раза. Нет. Все, что я слышал от сеньора, длинного, как стручок перца…

— Он еще и красный, как перец, — вставил Стив под общий хохот и, повернувшись к Хэму, сказал: — Это он о тебе, Хэмон.

Старейшина Кающихся Братьев серьезно кивнул и продолжал:

— И от сеньоры его жены, которая красива, как цветок Никарагуа…

— Ничего подобного, — не согласилась с переводом Стива женщина из ЛЕСИАР. — La flor nicaragua — это вовсе не цветок Никарагуа, это бальзамин, он и в наших краях растет.

— Ладно, пусть бальзамин, — ворчливо согласился Стив, — что я, садовник?

Хэм воспользовался паузой:

— Объясни ему, что муж миссис Ковач сидит в тюрьме, он один из тех арестованных шахтеров, которым мы хотим помочь.

Выслушав Стива, ранчеро серьезно кивнул.

— Он говорит, — продолжал переводить Стив, — вы так хорошо работаете вместе и так подходите друг другу, что он, понятно, решил, будто вы esposos, супруги. И вот что он еще говорит: всю мою жизнь — а мне уже семьдесят шесть — я имею дело с политикой, но первый раз в жизни я вижу, чтобы люди так объединялись. Много раз я слышал раньше слова «братья» и «сестры» и даже companeros, компаньоны, или compadre, — не знаю, как это перевести…