Ян Засурский - Старый шут закон

Поднять такой шум и кончить таким пшиком! Просто с ума посходили — так хочется отыскать у рабочих хоть какое-нибудь оружие.

Но о папке Хэма, спрятанной в золе под очагом, не говорилось ни слова. В ней лежали заметки с денверского пленума, о котором, кстати, он так и не успел сделать доклад. В основном речь шла о новой линии партии на создание единого фронта с социал-демократами и «лидерами» АФТ — ничего такого, что бы он, как говорится, постеснялся показать своей бабушке. Вот записи Лео — другое дело. Попади они в руки обвинения…

Внезапно Хэм понял. Вот она, истинная цель обыска: хотели выяснить, что именно известно защите об убийстве Гилли, хотели захватить конспекты бесед Лео со свидетелями, — словом, любой ценой разузнать тактику защиты на предварительном слушании.

А нашли они то, что искали?

По зрелом размышлении Хэм решил, что вряд ли. Судя по газете, во время обыска Лео дома не было. А Лео со своим портфелем не расстается ни на минуту; он как-то объяснил Хэму, что портфель свидетельствует об его профессии и спасает от грубого обращения, а то ведь в своей грязной рубашке и засаленном костюме он выглядит сущим бродягой. К тому же портфель заменял Лео контору, и он всегда запирал его маленьким медным ключиком — если кто откроет, то можно возбудить дело о краже со взломом или что-нибудь в этом духе.

Впрочем, была и другая причина радоваться, что Лео во время обыска отсутствовал. Попадись он им под руку, его могли бы избить или просто припугнуть, и тогда он бы, чего доброго, со страху запил — недельки так на две. Но по заявлению для печати видно, что Лео был трезв как стеклышко. Даже хорохорился. Он, видно, тоже считал, что обыск свидетельствует о полном отчаянии Кортеса, Мэллона и Соумса.

Хэм залпом допил кофе. Какого черта он тут разлеживается до девяти утра? Новость важная. Надо обсудить ее с Хогартом. И особенно с Лидией — ведь обыскали-то ее дом, а ружье принадлежит ее сыну. А ну, кончай валяться, Хэмилтон!

Сейчас надо на скорую руку позавтракать с делегатами, посюсюкать с Панси — за то, что так для них старается, — и в путь.

Кто сказал, что это скверная новость? Если обвинению приспичило сесть в лужу, так прикажете слезы лить? Да, но, пока он просматривал статью, что-то еще зацепило его… А ну-ка поглядим еще раз.

Он нашел это сообщение не сразу; оно оказалось рядом, в колонке местной хроники, — всего две строчки о том, что мисс Присцилла Армор заболела и лежит дома в тяжелом состоянии.

Tia [136] Тетка (исп.). Присцилла! Хэм почувствовал укоры совести. Он так и не нашел времени поблагодарить ее за все, что она сделала на похоронах Кресенсио. Только бы он приехал туда не слишком поздно. Что ж, вот и еще причина возвратиться на свой пост поскорее. Док Дель Бондио, надо думать, не пустит его к ней, но старая няня никогда еще не отказывалась передать весточку. Надо будет попробовать…

Никогда еще, с тех пор как Лидия была девчонкой, время не летело для нее настолько стремительно. К концу недели они с Хейлой подружились так, как дружат только в юности — всем сердцем, без оговорок, без секретов.

До Хейлы у нее не было среди евреев хороших знакомых (она, конечно, знала в Реате маленького портняжку, но ровно настолько, чтобы сказать «здравствуйте» или «как поживаете?»), и теперь Лидия поняла, что много потеряла. Такую чуткость, такое душевное богатство и жизнерадостность не то что среди anglos, даже среди испанцев не каждый день встретишь. А послушаешь рассказы про семью Хейлы и их соседей по еврейскому гетто в белорусском городишке — и сразу веришь, что и все они были наделены таким же живым умом, такой же тягой к знаниям и таким же умением… умением уживаться с людьми? Нет, тут что-то большее… скорее умение раскрывать свою душу. Это вроде такой любви, которая, несмотря на ссоры, остается страстной и никогда не переходит в равнодушие.

Хейла не была стопроцентной американкой, и это только усиливало ее обаяние. Она так и не научилась скрывать или сдерживать чувства. Свою речь она подчеркивала жестами, но в отличие от других европейцев, которых знала Лидия (француженки Миньон или своей покойной матери — славянки), у Хейлы в разговоре принимали участие не только выразительные руки, но и все тело, даже волосы, которые она то с вызовом откидывала назад, то в притворном смущении стряхивала на лицо. Речь ее была пересыпана еврейскими словечками, и она всегда с удовольствием их растолковывала. Вся она была искренней, темпераментной, бесцеремонной, и это сочетание служило полезным противовесом всегдашнему суровому самоконтролю Лидии. Нет, такая женщина, как бы ни любила она покойного мужа, просто не имеет права оставаться вдовой.

За эти несколько дней Лидия убедилась в том, что раньше понимала лишь теоретически, — у всех рас и народов есть какие-то свои особые черты, без которых братство людей было бы беднее.

Их дети стали такими же неразлучными. Мики каждое утро провожал Милта целую милю до школы, а после уроков встречал у школьных дверей — лишь бы провести еще час вдвоем. Лидии не хотелось и думать, что, если Майка после предварительного слушанья выпустят, ей на этой же неделе придется увезти сына назад в Реату. Хорошо еще, что отец скрасит ему горечь возвращения в «Содом и Гоморру на реке Пуэрко» — так назвала их городок Хейла.

После того как в Реате обнаружили «орудие убийства» — мелкокалиберку Мики, — там, по словам газет, начались новые облавы, позволившие «выловить» (словно речь шла о сардинах) еще семнадцать подозреваемых. Из тех же, кто был задержан ранее, шесть человек выпустили, зато внезапно арестовали и отправили в тюрьму женщин и стариков, которых прежде оставили на свободе, запретив им выходить из дому. Лидия ни капли не сомневалась, что и Конни, и Елена ослушались приказа «сидеть дома и воспитывать собственных детей». Особенно Конни — изо всего бюро в Реате осталась только она, и к тому же именно ей было поручено следить за помощью безработным. Уж кто-кто, а Конни в такую минуту не станет отсиживаться у домашнего очага. Ее арест был предрешен с самого начала.

Одних арестовывали, других выпускали, и после всех этих перетасовок никто уже не мог сказать, сколько человек задержано, где они сидят и какие обвинения им предъявлены. Репортеры сознавались, что вконец запутались, и намекали, что даже прокуратура не располагает точными данными. Поэтому, когда судья Бек предложил перенести слушание с понедельника на среду, обе стороны с готовностью согласились.

Хотя освобождение Майка откладывалось еще на два дня, Лидия смирилась с отсрочкой. Она задалась целью уговорить хотя бы один из местных профсоюзов послать в суд своих представителей. Ведь стоит рабочим самим побывать в суде, как им сразу станет ясно, что это не просто уголовное дело, а покушение на их права: не так уж важно, в конце концов, кто именно убил шерифа, важно, кто попрал конституцию и сделал убийство неизбежным.