Антон Борисов - Кандидат на выбраковку

Больного звали Михаил. Летчик гражданской авиации. Заболевание у него было почти такое же, как и у выписавшегося Анатолия Ивановича. Ему тоже должны были заменить бедренную кость, но имплантировать только один искусственный сустав. Предварительно Тамара Николаевна познакомила его с образцом. Увидев этот железный заменитель, Михаил едва не упал в обморок. Трудно было представить, что через некоторое время эта «железяка» будет размещена в его ноге. Сама операция Михаила не пугала. Он боялся другого.

– Сергей Тимофеевич, а я смогу летать после замены сустава? – услышал я голос Михаила сразу после доклада Тамары Николаевны.

– Я не знаю, как поведет себя ваша нога после операции, – просто сказал Зацепин. – Все будет зависеть от того, как организм примет новый сустав…

Сергей Тимофеевич никогда не приукрашивал истинного положения дел и общался с пациентами предельно откровенно в плоскости того, что касалось их здоровья. Иногда это звучало жестко, иногда сочувственно. Градус эмоциональности зависел от показаний какого-то его внутреннего душевного барометра.

– И еще. Я не могу дать никаких гарантий в отношении вашей летной медкомиссии! – эти слова Зацепин говорил, уже направляясь к кровати с лежащим на ней Абдулом Гани, который заметно волновался.

Впрочем, зря. Подойдя к нему, Зацепин взял в руки пакет, вынул поочередно два рентгеновских снимка и несколько секунд разглядывал.

– Ну, с этим мы будем решать чуть позже, – произнес он с некоторой задумчивостью. – Нужно думать, что нам с этим делать.

Зацепин быстро вложил снимки в конверт и, не дожидаясь вопросов Абдула Гани, навис над моей кроватью. Я ждал этого момента, но все произошло так стремительно, что я сразу не сообразил, что делать. Притворяться спящим дальше было бессмысленно. Шум в палате стоял такой, что мог разбудить кого угодно – Зацепин говорил очень громко.

Но, видимо, сказалась моя «коньячная» заторможенность. Я так и остался лежать с закрытыми глазами. Выглядело это глупо.

– Антон! Ты спишь? – громко позвал Зацепин. По голосу можно было понять, что у него хорошее настроение. Даже если бы я в тот момент спал, мне обязательно следовало бы проснуться.

Что я и сделал: поднял веки, посмотрел в улыбающееся круглое лицо Сергея Тимофеевича, и тут же их опустил. Это получилось невольно. Противный свет продолжал раздражать глаза.

– Что с тобой? – в голосе профессора появились тревожные нотки.

– Нн-ничего. Нн-норр-рмально… – бормотнул я и подумал: «Язык! Язык – мой враг!»

– Ты чего с закрытыми глазами? – Зацепин продолжал свой допрос.

– Слабость, Серр-ргей Тимофеевввич. И гг-голова болит, – я говорил и при этом старался дышать в сторону.

– Как у тебя с рукой? – профессор еще ближе придвинулся ко мне. Заметив это, я сделал глубокий вдох и начал молча показывать присутствующим, как работают мои пальцы и локтевой сустав.

– Так как твоя рука?

– Хорошо, – я ответил очень коротко и еще энергичнее заработал пальцами правой руки. Однако ошибся: Зацепина интересовала левая рука, которую он недавно прооперировал.

– Я делала вчера перевязку. Рана заживает нормально, – Тамара Николаевна пришла мне на помощь, и только тогда я сообразил, что Сергей Тимофеевич спрашивает о другой руке, а не о той, которой я усиленно и бесполезно двигал.

– Боль есть, но совсем немного, – я, наконец, ответил.

– Пальцы в норму пришли?

На этот раз я точно знал, о какой руке идет речь, потому что профессор взял ее в свои большие ладони и попытался согнуть пальцы без моего участия. Вернув руку на место, он задал неожиданный вопрос.

– Ты чем занимаешься по вечерам?

– Чч-читаю…

– Что читаешь? – профессор начал оглядываться, пытаясь найти какое-нибудь материальное подтверждение моим словам.

– Что это? – он взял книгу, лежащую на моей тумбочке.

Это был первый том известного учебника английского языка автора Н.А. Бонк. Его мне подарили Оля и Лена – девушки, которые везли меня на первую операцию. Книга лежала на тумбочке уже долгое время и, каждый раз глядя на нее, я обещал самому себе, что вот, как только появится возможность, я сразу начну заниматься.

– Английский изучаешь? – весело спросил Зацепин, победно оглядывая своих многочисленных спутников.

– Пробую…

– Ну и какие результаты?

Вопросы задавались совершенно не по теме. И это напрягало. Мой мозг в тот момент работал со страшным скрипом. В каждом, очень простом вопросе профессора я искал подвох. Свита, сопровождающая Зацепина, с нарастающим интересом следила за нашей беседой.

– Я спросил, как успехи? – Сергей Тимофеевич продолжал улыбаться. – Ты спишь, что ли?

– Нет…

– Что – «нет»?

– Не сплю.

Я постарался улыбнуться, но, видимо, получилось что-то, больше похожее на гримасу.

– Ты чего кривишься?

– Голова болит…

– Я тебя уже в который раз пытаюсь спросить, как у тебя успехи с английским языком? – профессор был настойчив до неприличия. – Do you speak English?

С английским у меня было «никак». В школе я изучал немецкий, и у меня по этому предмету стояла твердая «пятерка». Английский я решил выучить самостоятельно, сам не зная зачем. Шансов им воспользоваться не было (разве мог я тогда рассчитывать, что когда-нибудь отправлюсь в США?). Но что-то толкало меня на это. Может быть, желание еще раз доказать себе и окружающим, что интеллекта мне не занимать? Изучать английский я собирался все время, но из-за операций просто физически не мог взять учебник в руки. Поэтому единственным результатом такой вот моей целеустремленности было знание, как раз того самого вопроса, и «ответа» на него.

– Ду-ю, ду-ю, но мало… – я натужно улыбнулся и застыл, ожидая реакции профессора.

Шутку он оценил.

– Мало, говоришь? А в чем проблема?

– Да, вы понимаете, Сергей Тимофеевич, самостоятельно чужой язык очень тяжело изучать, – плаксиво промямлил я и добавил в надежде, что профессор от меня наконец-то отцепится. – Я в школе немецкий учил…

– Да, самостоятельно – тяжело… – Зацепин наглядно демонстрировал, что не даром носит свою фамилию. Он о чем-то подумал и, внезапно воскликнув: «Подожди!» – неестественно быстро ввинтился в толпу, выскочил за дверь и исчез в глубине коридора.

В палате, и до этого очень тихой, вообще прекратились всякие звуки. Казалось, люди перестали даже дышать, пытаясь понять, что же такое происходит. И при этом все взгляды сфокусировались на мне. Почему-то сразу вспомнилось зажигательное стекло, которым мы в санатории делали в белых листах бумаги красивые дырки с обугленными краями. Моим ушам становилось нестерпимо горячо. Я внезапно почувствовал, что трезвею, и закрыл глаза.

Ситуация образовалась презабавнейшая. Профессор, проводивший обход, исчез в неизвестном направлении, не дав никаких указаний. Что делать и сколько это будет продолжаться, никто не знал. Нелепая, безмолвная неопределенность сгущалась минуты три. Наконец, послышались быстрые шаги возвращающегося Сергея Тимофеевича и еще более быстрые, шелестящие – его спутника. Через несколько секунд они появились в палате: улыбающийся профессор и маленькая полная женщина, лет пятидесяти с перебинтованной и привязанной к шее рукой. От быстрого темпа, предложенного ей энергичным профессором, она задыхалась. Все, сопровождающие Зацепина на обходе, расступились, давая им дорогу. Профессор, ничего не говоря, пронесся сквозь толпу и подвел женщину к моей кровати.