Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

Нагайова села напротив, ближе к камину, устроилась поудобнее и, к ужасу Ротаридеса, наблюдавшего за всеми ее действиями, сбросила легкие домашние туфельки, подобрала под себя босые ноги и подоткнула у колен полы длинного халата из лазурного шелкового батиста. Длинные ниспадающие рукава не давали возможности взглянуть еще раз на то место, куда впились его зубы, определить, какой ширины, толщины и какого вида повязка или пластырь наложены на рану.

— Вас не стесняет, что я так сижу? — спросила она.

— Нет-нет, — покрутил он головой, не переставая дивиться. Он сидел в напряженной позе, не смея даже откинуться к спинке кресла, и невольно наделял свою собеседницу теми же чувствами, какие владели им. Вдобавок он привык к тому, что Тонка в присутствии посторонних мужчин держала себя совсем не так, как в обществе близких знакомых. Иное дело Нагайова: по-видимому, шестое, истинно женское чувство давно приучило ее к мысли, что любое ее движение, жест или улыбка очаровывают всех и вся, приводят поклонников в восхищение, поэтому-то она и вела себя так непринужденно. Вероятно, по мановению ее руки немало мужчин готово было сунуть голову в их камин. Однако у Ротаридеса шевельнулось смутное подозрение, что в свое время она искусно выработала в себе эти детские или девичьи позы — уж слишком явно она дает понять, что они внутренне присущи ей и даются без всякого усилия с ее стороны.

— Как у вас там, очень плохо? — робко спросил он, показывая пальцем на ее правое плечо.

Она покачала головой, в уголках ее губ обозначилась тень улыбки, но вслед за тем она сделала серьезное лицо — ведь, в конце концов, приключение было не из приятных — и задрала рукав до самого плеча. То место на его покатости, где Ротаридес ожидал увидеть страшное зрелище толстой повязки в кровавых пятнах, закрывал кусочек пластыря величиной чуть больше пятикронной монеты.

— Царапина, не более того, — сказала она равнодушно, как если бы речь шла о ранении постороннего человека. — На мое счастье, зубы у вас не слишком острые.

— Царапина? — переспросил он с облегчением. — Скажите мне, пожалуйста… Я хотел спросить вас, не собираетесь ли вы подать жалобу… требовать возмещения.

— Я же вам говорю — царапина, — ответила она с нажимом, — значит, нечего из-за нее шум поднимать, не правда ли? Кроме того, — добавила она уже обычным тоном, в то же время устремив на него выразительный и несколько задорный взгляд, — люди иногда кусают друг друга просто так… вы понимаете, что я имею в виду…

Не понимаю, просилось ему на язык, но тут до него наконец дошло, и он чуть не покраснел. Ему бы такое не пригрезилось и во сне. А почему я, в таком случае, краснею, как мальчишка? Стесняюсь даже мысли… Он сглотнул, хотя во рту было сухо, и поспешил перевести разговор, залпом рассказал Нагайовой про перипетии с их маленькой квартирой, про зависть, с которой им приходится бороться при каждом взгляде из окна, про историю с покусанным Вило, про то, как вчера он шел за ней из яслей и как сегодня мыкался по городу в поисках апельсинов.

Во все продолжение своего рассказа он почти не смотрел на нее, блуждая взглядом по узору льняной скатерти на столе, и, лишь закончив повествование, он вскинул на нее глаза и увидел, что она слушает сосредоточенно и заинтересованно. Не ожидал он, что она так отнесется к его словам, ему просто хотелось показать ей, как много причин довело его до такого поступка. И теперь он удивился тому, что она как-то воодушевилась, ее движения стали живее, глаза заблестели.

— Поразительно… — вздохнула она и, слегка приподнявшись на локтях, сунула босые ноги в тапочки. — До чего это интересно! Поразительнее всего, что никогда раньше вы даже не предполагали в себе ничего подобного. И не можете увязать этот поступок с собственным представлением о себе. Знаете, когда я наблюдала за вами у входа, я тоже сказала себе: нет-нет, не может быть, это не он… по виду его даже нельзя сравнить с тем… Хотите кофе?

— Благодарю, на ночь я кофе не пью… — помотал он головой.

— В таком случае… немного вина?

Вина ему тоже не хотелось, но было как-то неловко отказываться дважды, поэтому он согласился.

Она быстро ушла и так же быстро и неслышно вернулась, энергично поставила на стол два бокала, налила красного вина из оплетенной лыком бутылки и с грацией гимназистки опять уселась в прежней позе.

— А вам не страшно было впускать меня… раз вы одна? — спросил Ротаридес.

— Сказать по правде, нет. — Она чуть заметно наморщила носик. — Тогда в магазине вы меня застигли врасплох, но вообще-то я умею неплохо защищаться. Не скрою, я действительно чем-то притягиваю мужчин, случалось, увяжется какой-нибудь такой… — Она запнулась. — Короче, я прошла курс самообороны. Впрочем, даже если бы я боялась, если бы могла принять вас за насильника, — она опять засмеялась тихим, добродушным смехом, который ухитрялся избежать и намека на насмешку, — разве вы тут не испугались гораздо больше меня?

— Мне померещилось, что против меня засада. Просто не верилось, что вы позволили мне войти безо всякого…

— У вас было такое покаянное выражение лица, как у мальчишки, запустившего камнем в соседское окно. Да и какой настоящий злоумышленник станет говорить, что у нас дети в одних и тех же яслях и что мы соседи. И поинтересуется самочувствием своей жертвы.

— Как вспомню то происшествие, оно представляется мне с каждым разом все ужаснее.

— У страха глаза велики, — засмеялась Нагайова.

— Если бы вы знали, как я рад, что ошибался…

— Однако в известном смысле и этого было довольно, — сказала она, вдруг посерьезнев. — Моему мужу, например, за глаза довольно.

— Не понял, — насторожился Ротаридес.

— Посудите сами, как я могла объяснить ему, что вернулась домой с кровавым подтеком на руке? Вообрази, дорогой, я покупала в Вязниках апельсины и меня там укусил какой-то мужчина?.. Убедительно, не правда ли? Ведь этот синяк как две капли воды похож, извините, на поцелуй взасос… А ему достаточно и меньших симптомов, чтобы закатить мне скандал.

— Значит, он… — начал понимать Ротаридес.

— «Мне давно известно, что у тебя есть любовник, — передразнила она. — Но на сей раз вы потеряли всякий стыд! Слишком увлеклись!» Побросал вещи в чемодан, ругал меня почем зря, ты такая-сякая, сел в машину и был таков…

— Уехал? — обомлел Ротаридес. — Вот кошмар, я и не подозревал…

— Кошмар? — Усмехнувшись, женщина пренебрежительно махнула рукой. — Маленькая неприятность, не более того. Он каждый второй месяц хлопает дверью. Сочинит на даче очередной опус и сразу же домой — проиграть мне его на пианино и выслушать, какой он гений.

— Ваш муж композитор? — В голосе Ротаридеса невольно прозвучала нотка почтительности.