Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

Он спросил с пересохшим горлом:

— Почему же вы все-таки вышли за… профессора?

Казалось, вздох сорвал паутину, невидимый паук упал на пол и беспомощно перебирал членистыми ножками. И снова Нагайова сидела напротив него, вертела в руках тоненькую ножку бокала, а апельсины лежали посреди стола как нейтральная полоса.

— Лучше я расскажу вам о зависти… нет, не о той, не о вашей, которую можно сравнить с бабочкой, порхающей между ненавистью и любовью…

Он сделал рукой неопределенно-отклоняющий жест.

— Послушайте, что вас ждет, когда у вас есть такой дом. Придет бывшая однокурсница, которая года два-три назад вылетела из института, осмотрит каждый уголок и в заключение презрительно процедит сквозь зубы: «Подумаешь, я тоже могла жить в таком доме! Не знаю, сказать ли тебе, раз уж Нагай твой муж…» Можете не сомневаться, ей этого-то больше всего и хотелось, собственно, она и пришла лишь затем, чтобы сказать мне… «Знаешь, твой старикан, еще когда я училась в институте, недели за две до экзамена по основному предмету пригласил меня в «Тюльпан» на чашечку кофе, чашечка кофе незаметно обернулась коньяком, сидим, болтаем, и вдруг он говорит: «Ольга, вообразите себе вот какую картину. В пятницу, около трех, вы стоите на шоссе в Сенец и голосуете. Одна из машин останавливается, это коричневая «эмбечка», а за рулем сижу я. Вы садитесь, и мы оба проводим чудесный уик-энд на моей даче…» Я так и обомлела, потом спрашиваю: «Вы отдаете себе отчет, пан профессор, когда и в какой момент вы мне это предлагаете?» Он притворился невинным младенцем! «А в какой, Олинка, в какой?» — «Да ведь через две недели мне сдавать вам экзамен, да еще по главному предмету, да еще без права пересдачи!» — «Ну, Олинка, вы можете быть уверены, что сдадите…» — «Я в этом вовсе не уверена, пан профессор, я, видите ли, не могу себе представить, будто в пятницу в три часа я стою и голосую на сенецком шоссе и ради меня останавливается коричневая «эмбечка»…» Так-то, дорогая моя, через две недели я провалилась у него на экзамене, а заодно и вылетела из института… Как видишь, — заключила моя подружка, — я тоже могла бы жить в этом доме. Ты ведь не отвергла предложение, если не ошибаюсь?»

Женщина опустила голову, он уже не видел ее лица, плечи у нее поникли, словно из грудной клетки выпустили чуть не весь воздух, а вдохнуть новую порцию ей не хотелось. Ее поза так и манила погладить, коснуться ее утешающей, успокаивающей рукой; безнадежно затянувшееся молчание как бы создало почву, на которой мог взойти чистый стебель его доверия, но вместе с тем и ползучий корень горечи и презрения.

— Но ведь с вами было не так, — пробормотал он наконец.

— То-то и оно, он и со мной сыграл в ту же игру, — сказала она бестрепетно. Вновь взглянув ей в лицо, он увидел, что на нем нет и тени грусти.

— Я вам не верю.

— В «Тюльпан» он пригласил меня уже после экзамена, а в остальном все было точь-в-точь.

— Но в этом же вся разница! — настаивал Ротаридес, и сам удивился взятой на себя роли.

Женщина внезапно рассмеялась громко и весело, во весь рот, запрокинув голову.

— Это не имеет значения, — весело убеждала она Ротаридеса. — Не принимайте это близко к сердцу. Плевать я хотела на Олину… Неважно, с чего начинается. Время все перемалывает!

— Вы правы, — согласился Ротаридес.

— Знаете сказку «Аленький цветочек»? По-моему, красавице лишь в первое время казалось, что она живет с чудовищем. А после она сама бы удивилась, напомни ей об этом, просто привыкла. Мы всегда смотрим на своих близких совсем другими глазами, чем посторонние… — Она приглушенно вскрикнула и приложила палец к губам: — Боже мой, хорошенькое сравнение! Выходит, Нагай чудовище какое-то!..

Нахохотавшись до слез, она осторожно вытерла глаза, и вправду не уступавшие глазам той японки, смех ее звучал одновременно гордо и чуть по-детски. Так смеются при виде человека, который вошел в клетку с чучелом тигра, а сам трясется со страху, такой смех рождает лишь счастливая уверенность в том, что есть кто-то, из кого можно веревки вить.

Смутная и верткая догадка, прежде заглушаемая прибоем обольстительной красоты, вдруг вынырнула на поверхность, как пробка, и выразилась в двух словах: Снежная Королева! Да, она просто холодная женщина, в ней есть некий скрытый дефект, как если бы в очень сложном механизме глубоко внутри оказалась вмонтирована деталь, сделанная из заменителя. Ничто не могло пронять ее до глубины сердца — ни его укус, ни маета с домом, ни завистливая сокурсница, ни старый муж, против всего, даже самого худшего, природа наделила ее холодной несокрушимой силой плотоядного растения. Эта мысль до того ужаснула его, что в первую минуту его чувства можно было бы уподобить ощущениям таксы, вцепившейся в ногу дога. И ему подумалось: красота не нуждается ни в каких аргументах, она смеется над нашими нормами и укорами, она одним мановением пальца удержит того, кто попытается убежать от нее, и ускользнет от того, кто поверил, будто она у него в руках.

Он уже знал, что теперь его ничто не удержит, он просто встанет и уйдет.

— Так вы берете апельсины? — спросила она.

Он помотал было головой, но тут один мимолетный взгляд, вернее, боковое зрение, один-единственный проблеск сознания перенес его в иной мир, где не было женщин — обитательниц вилл, где действовали совершенно другие законы времени и пространства и где всё, что происходило сегодня, вылилось в нечеткий заголовок статьи, набранной курсивом на правом развороте газеты, валявшейся на подставке: БУДЕТ ЛИ НАЙДЕН МЕТЕОРИТ?

Когда-то своим неучтивым равнодушием Ротаридес навсегда уронил себя в глазах Эвы, а теперь привел в не меньшее негодование пораженную Нагайову; дело в том, что Ротаридес, не говоря ни слова, взял в руки газету и углубился в чтение, словно в комнате никого и не было. Оказывается, он опять упустил очередной крупный шанс, но в то же время появился новый: «Группа сотрудников Словацкой Академии наук выехала на предполагаемое место падения метеорита (район железнодорожного депо в южной части Зволена), ученым помогают в поисках сотрудники краевой обсерватории в Банской Бистрице и другие…» Однако автор не скрывал своего скептицизма: «Предполагаемая зона падения сравнительно велика, а обломки метеорита слишком малы — это все равно что искать иголку в стогу сена». В заключение статьи известный академик обращался к гражданам с просьбой о сотрудничестве и помощи; трудно было найти более благодатную почву для такой просьбы.

— Что-нибудь случилось? — озадаченно спросила Нагайова.

— Метеорит, — только и сказал Ротаридес.

— Метеорит?

— Четвертый за всю историю с вычисленной траекторией и местом падения!