АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Это предлог…

Оливы чернеют, а кожа, бледная прежде, покрывается нездоровыми красными пятнами. Эдвард сжимает зубы, делая свистящий вдох через нос, дабы не наговорить лишнего. Он теряет терпение. Из-за меня… все из-за меня.

— Аро сегодня был здесь. Он рассказал мне. И он подготовил решение для тебя, как и для своего Даниэля — замок в Норвегии. Тебе там ничего не будет угрожать.

Он говорит проникновенно, а смотрит — еще проникновеннее. Буквально впивается в глаза, не дает контакту ослабнуть, не дает лжи затмить правду. Убеждает, что все по-настоящему. Делает все, дабы убедить.

А я вспоминаю. Приход к доктору, разговоры об аборте, таблетки причудливой формы, кресло, простыни, подушки, кровь… и вездесущее напоминание о том, что теряю. Даже при ласке Эдварда, даже при его участии. А уж без него… эта картинка явная, настоящая. Куда больше, чем то, что случилось. Потому что это честно. Потому что так и должно было всегда быть. Потому что я его недостойна.

Эмоции включаются.

А боль, прежде купированная, возвращает себя утраченные позиции.

Я так резко вскакиваю со стула, всхлипнув от отчаянья, что пугаю Каллена. Его глаза становятся размером с блюдца под сэндвичи, а пальцы вздрагивают, попытавшись меня остановить.

Прижимаюсь спиной к холодильнику, ощущая, как давит пространство. Как разрывает изнутри боль и одновременно с тем сжимает убивающая душу копоть, струящаяся из сознания. Хочется плакать, кричать. И не сдерживаться. Никогда и не за что больше.

— Пожалуйста, не отдавай меня! — прекрасно осознавая свои шансы, но не в силах смириться, хриплю я. Глотаю слезы, игнорирую всхлипы, держу себя руками как можно крепче, опасаясь развалиться на части, — Эдвард, пожалуйста, только не это!.. Только не сейчас… дай мне хотя бы пару недель… дай мне хоть месяц!.. Я обещаю, что буду послушной, буду молчать, буду делать все, что ты скажешь!.. Только, пожалуйста, не забирай себя у меня… я сейчас не справлюсь… Я без тебя просто умру…

Жарко. Как же жарко, господи! Мне хочется выть от бессилия и отвращения в одном флаконе. Хочется удавиться.

Ну почему, почему все это происходит со мной? С нами?

Едва Эдвард открывает рот, я с мольбой вытягиваю вперед руку, надеясь досказать. Я никогда больше не смогу, если не сейчас, не решусь.

— Я люблю тебя больше всего на свете… я буду полезной… я все прощу… только не отдавай меня, — заметив, как искрятся его глаза, на мгновенье я верю, что попытка не беспочвенна. А потому добавляю последнюю фразу тише, сокровеннее, — мне ничего не надо… ничего… дай мне только месяц… пожалуйста!

И все. Конец. Яркий.

Я плачу, чудом успевая не моргать, и смотрю на него, цепляя взгляд и пытаясь разгадать его содержимое. Хочу верить. Хочу чувствовать. Хочу… знать. Лгут те, кто говорят, что незнание лечит. Меня оно сейчас убьет.

Эдвард отодвигает стул назад.

Эдвард идет вперед.

Эдвард настигает меня.

Эдвард… обнимает меня.

Заканчивает вторую часть Марлезонского балета.

Я обмякаю, повиснув на его руках, и рыдаю в голос. Так, что болит голова, что саднит горло, что дрожат связки, готовясь разорваться. Меня трясет крупной дрожью, а в сознании ни единого очага сопротивления. Я должна кричать, продолжать молить, требовать, в конце концов, а я… молчу. Больше не могу сказать ни слова.

Мужчина терпит, не изъявляя никакого недовольства. Он целует меня множество раз, пока не перестаю считать эти поцелуи, он гладит мою спину, волосы, шею. Он без устали трется носом о лоб, подсказывая, что здесь. Сам ведь говорил, что тот, кому мы не нужны, никогда лба не тронет…

— Я не стану без тебя жить, — в конце концов, когда чуть затихаю, давая ему возможность перекричать себя, просто сообщает муж, — ни секунды. Именно поэтому я хочу тебя спасти.

Я утыкаюсь в его ключицу, что есть мочи обвивая руками за шею.

Мой. Мой, мой, мой! Только не отбирайте!..

— Неужели нет другого выхода?..

— Мне очень жаль, любовь моя, — Эдвард накрывает мою макушку подбородком, дозволяя как в старые добрые времена спрятаться у своей груди, — это ненадолго, я повторяю. Я уничтожу эту тварь — и все кончится.

— Я, правда, без тебя не могу…

— Я, правда, тоже, — он насилу выдавливает улыбку, потирая мою спину, — и потому мы с тобой справимся. Мы вместе.

Слышать такие слова… от него… теперь…

Мне будто возвращают украденное сердце.

— Честно?..

Верх наивности. Но Эдвард не делает его посмешищем.

— Моя клятва, Белла.

Я закрываю глаза. Его кожа, запах, мягкость… Держусь и не отпускаю. Никогда не отпущу.

Господи, спасибо… спасибо, что оставил его мне… и меня — с ним…

— На четыре дня?

— Максимум — на шесть, — аккуратно, но честно произнося, шепчет муж, — ты даже не заметишь.

Приободренная, я не пускаюсь в новые слезы. Просто качаю головой.

И просто добавляю то, что ему лучше бы знать:

— Если ты не вернешься через неделю, Эдвард… я покончу с собой.

Зато честно. Мне кажется, мы все заслуживаем честности.

А в свете последних событий, я убеждена, что никто не будет против. В конце концов, во мне умер собственный ребенок. Если же потеряю еще и мужа, точно нет никакой необходимости продолжать дышать.

— Ты этого не сделаешь, — рычит Эдвард, с трудом приняв звучание такого варианта, — мне бы ты позволила умереть?

Я отстраняюсь от него, подняв голову. Смотрю в оливы.

— Если ты вернешься, — веду ладонью по гладкой щеке, замечая, насколько схожа наша бледность, — не будет в этом смысла. А если нет… Мне нечего терять.

Лицо мужа подергивается страданием и болью, которую я не желаю причинять. Но при всем этом, при всем том, что чувствует, думает, знает, едва проникается моими эмоциями, едва вспоминает об аборте… понимает.

Не оспаривает.

— Дай мне две недели, Белла. Срок — две недели.

И я впервые слышу, как без приступа голос Эдварда срывается от отчаянья.

Пентхаус, как, собственно, и город, мы покидаем ночью. Услужливый консьерж помогает перенести чемоданы в машину, пока Эдвард, забрав мою дамскую сумочку, усаживает меня на заднее сидение такси. Его немного успокоили заверения доктора, что я буду в порядке, и заживление проходит нужным образом, даже лучше, чем обычно, но не до конца. В глазах мужа по-прежнему искреннее беспокойство, перерастающее в страх, а лицо бледное и исчерченное морщинами.

Я знаю, что приступы еще будут. И будут без меня. А это и есть те круги Ада, которые суждено в будущем каждому пройти.

Так что, когда Эдвард оказывается со мной в салоне, я не трачу времени даром. Скинув туфли, кладу ноги на сиденье и обвиваюсь вокруг него, уткнувшись лицом в грудь. Целую рубашку, спрятавшую опаловую кожу. Что бы там ни было, он любит меня, я верю. Он не бросит меня одну.