АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Могу поклясться, Эдвард жмурится, но это ничуть не отражается в его тоне.

— У нас будут дети, моя рыбка. Просто еще не время…

— Почему?.. — несправедливость мироздания и жуткое по своей силе раздражение уже безоговорочным «нет» погребает меня под собой, не давая никаких шансов выбраться. Я бьюсь в нем, бултыхаюсь, но задыхаюсь. Я уже сомневаюсь, что когда-нибудь смогу сделать более-менее ровный и глубокий вдох. Каждый раз сердце, будто вырастая в размерах, давит на легкие.

— Потому что он готовится к встрече с тобой. — Эдвард снова целует меня, но на сей раз по контуру волос у лба. Он движется аккуратно, медленно, давая себя почувствовать. Но вряд ли ожидает, что я начну плакать громче.

— А может, дело в том… может, дело в том, что я недостойна быть мамой?..

Это страшные, самые страшные слова. Я впадаю от них в панику, меня трясет, а в животе все сворачивается тугим комом. Я снова задыхаюсь.

— Это невозможно, солнце, — Эдвард говорит ровно, убежденно, не давая и секунды мне на опровержение, — из тебя получится лучшая мама. Наши дети будут самыми счастливыми.

— Если не умрут… — сжимаюсь я в комочек, тесно приникнув к груди мужа и вслушиваясь в то, как бьется его сердце, — если я их не убью…

И плачу. Громко, в голос, задыхаясь. Ничего не могу с собой поделать.

Мой маленький, мой красивый мальчик. Моя очаровательная, моя рыжеволосая девочка. Кто бы из вас не был тем «плодным яйцом», что я так и не смогла выносить, простите… пожалуйста, ну пожалуйста, простите меня… я подвела вас… я не мама… но я не смогу жить, если не заслужу ваше прощение!

Эдварду не нравится то, что происходит. Размах истерики.

Под ритм моих рыданий и дрожь тела, что не искоренить даже самым теплым одеялом, что идет от замерзающего изнутри сердца, он вынуждает меня сесть. Не слишком быстро, помня о дозволенном, но с достаточной скоростью, дабы не успела воспротивиться.

Я попадаю на его колени, лицом к мужу. И его рука, левая, что не держит моей талии, помогая держать спину, на лице. С лаской и обожанием вытирает слезы, излечивает их. Унимает боль.

Оливковые глаза смотрят прямо мне в душу. Не моргая, не отводя взгляд и призывая к тому же. Держат на плаву.

— Белла, в этом нет твоей вины. Это не зависело от тебя, ты лучше меня знаешь правду. Дело, вероятнее всего, во мне, если это и вправду не генетическая ошибка. Я тебя пугал. Я не заботился о тебе должным образом. Я не был рядом тогда, когда был нужен. Вини меня. Это будет честно.

Глаза так быстро застилает слезами, что не могу толком разглядеть выражение его лица. Последнее, что замечаю — сострадание, невымышленное, крайне искренне. Очень добрый взгляд. Тот единственный, благодаря которому можно продолжать дышать.

— Эдвард, — скулю. Вряд ли со мной можно вести диалог.

Каллен подается вперед, теплыми бархатными поцелуями покрывая мою кожу. Собирает слезы, ласкает соленые губы, гладит по волосам, убирая отдельные, вымокшие пряди с лица. Заботится обо мне.

— Я — твой, — откровенным, твердым тоном сообщает, приникнув к моему лбу своим, — навсегда. Я заглажу свою вину.

— Нет твоей вины…

— И нет твоей.

— Моя есть! — вздрагиваю, закусив губу до крови.

— Я понимаю, что тебе страшно, маленькая, — он морщится, высвобождая пострадавшую кожу из моего захвата. Поцелуй следует в уголок губ, — но это исправимо. Это скоро кончится.

— Боль не кончится…

— Она притупится. Всякая боль притупляется.

— Твои приступы не становятся легче…

— Намного легче, чем первые, — не соглашается он, — в тот раз я думал, что умру. А сейчас могу ходить, даже бегать, если нужно. Смазанное сознание — вот и все.

— Бегать — чтобы выброситься в окно… — меня передергивает, а хрип, почти умирающий, вырывается наружу.

Эдвард накрывает мои губы своими. Целует трепетно, ласково, так, что не усомнится в искренности чувств. Передает своей силы, вдохновляет. И подпитывает веру в следующее далее обещание:

— Я тебя не брошу.

Я смотрю в темные оливы. Наконец, избавившись от слез, вижу их в нужном свете. Здесь, в спальне, среди ровных стен, среди мрачного света из окна, за которым уже темнеет, в окружении домашней обстановки. Эдвард выглядит вымотанным и бледным, у него морщинки на лбу и в уголках глаз, но сами глаза… живые. И горят, и светятся, и пылают. Убеждают меня, что никогда не оставят одну.

Я им верю.

— Эдвард, — третий раз за последние десять минут, хнычу. Обвиваю руки вокруг его шеи, подавшись вперед. Жмусь, будто сейчас нас попытаются разлучить. Не отпускаю. Никогда не отпущу.

На плече мужа, под его ласковые поглаживания, под его теплые и доверительные слова о том, что дальше будет легче, что лишь сейчас трудно, я постепенно успокаиваюсь. Мое видение-кошмар отплывает восвояси, копя силы к новому броску, чуть тянущее чувство внизу живота ослабевает. С Эдвардом не больно и не страшно. Он все, что мне дорого, все, что мне нужно… все, после смерти Маленького, что у меня осталось…

Я не знаю, сколько времени мы проводим в такой позе. Ощутив лишь, как муж накрывает меня одеялом, я цепляю глазами на часах то ли десять, то ли двадцать минут восьмого вечера. Но больше, побоявшись воспоминаний о недавно случившемся аборте, не ищу их. Боюсь ненароком припомнить время X.

Однако, судя по всему, минут мне дается достаточно. Утихают всхлипы, высыхают слезы, становится легче дышать. На плече Эдварда я расслабляюсь, чуть прикрыв глаза и… смиряюсь. По крайней мере, на этот вечер. Все равно ведь ничем не помогу…

За переменами во мне мужчина следит крайне внимательно. Все подмечает.

Когда уже не плачу и не сопротивляюсь, кладет меня обратно на простыни, ложась рядом. Такой теплый и домашний, не в пример себе былому, выглядит… каким-то божеством. Мне кажется, он никогда не был со мной столь нежен и осторожен. Будто разобьюсь.

— Ты голодна? — заботливо зовет Эдвард, укладывая мои волосы, уже два дня не мытые, за ухо.

Я опускаю глаза.

— Разве что, на тост…

Эдвард так мило, так по-доброму улыбается, что у меня теплеет на сердце. Оно уже не давит на легкие с такой мощью.

— С сыром, рыбка?

— И соком…

— И соком, — он наклоняется, с любовью поцеловав мой лоб, — тогда дай мне минутку, и я все принесу. Полежи.

Такое предложение мне не нравится. Я унимаюсь, становится легче — Каллен был прав, но без него… не знаю, что будет со мной без него. Не хочу пока знать.

— Можно с тобой? — с детской надеждой, которая ровно настолько же, насколько в положительный ответ, верит в отрицательный, робко зову я.

— Ни на минуту не расстаемся? — Решив не развивать эту тему и не задавать лишних вопросов, Эдвард с готовностью протягивает мне руку. Соглашается.