АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Спасибо тебе, что ты здесь, — тихонечко благодарю его, выбрав паузу между двумя главами.

Каллен бархатно поглаживает мою скулу костяшками пальцев.

— Я никогда тебя не оставлю, рыбка.

— Я знаю, каково тебе… в больнице, — поморщившись, признаю прописную истину, — я правда очень благодарна… и мне гораздо спокойнее, когда ты здесь.

— Я всегда здесь, — кое-как улыбнувшись, клянется мне Эдвард. Настолько любяще, что щемит сердце.

И хоть нет в сложившихся обстоятельствах ничего приятного и доброго, я все же чувствую себя хорошо. Мне спокойно. И я, кажется, даже немножко счастлива, понимая и видя подтверждение своему пониманию, что родной человек держит свое слово.

…В конце концов, так я и засыпаю — на его плече, под чтение книги. Отказываюсь отпускать мужа обратно на раскладушку.

Но поспать до утра не удается.

Я открываю глаза, почувствовав несильную тянущую боль, еще до рассвета. Он только зарождается за толстым стеклом окна, подбиваемый моросящим весенним дождиком, а я больше не могу заснуть.

Я чувствую. И не хочу, не собираюсь этого забывать.

По отношению к нему это неправильно…

Эдвард просыпается через час, когда у меня начинает болеть спина и я, ворочаясь, случайно задеваю его.

Сонный, не до конца отошедший от царства Морфея, он недоуменно оглядывается вокруг, пытаясь понять, где мы находимся. И лишь увидев мою новую ночнушку, больничную, отыскивает ответ.

Он понимает все без вопросов и слов. Прижимает меня к себе, горячо, крепко целуя в лоб и щеки, и не отпускает. Он знает, что нельзя меня сейчас отпускать…

— Как ты думаешь, какого цвета у него глаза?

Эдвард едва ли не стонет.

— Рыбка…

— Он умер, — просто произношу в рассветной тишине, почти наслаждаясь тем, что это не проходит так уж безболезненно, как обещала доктор Джулис, — я имею право знать.

Каллен совсем невесело усмехается.

— Я думаю, твои.

Слабо улыбаюсь, представив это. В сердце что-то обрывается.

— А я думаю — твои.

Эдвард потирает мою спину, стремясь хоть как-то облегчить, отвлечь от тянущего чувства, и молчит. Но мне чудится, будто и темные оливы подергиваются чем-то прозрачным.

— Рыбка, — в конце концов, спустя еще некоторое время, он с любованием и благоговением, будто я хрупче всего, что есть на этом свете, прикасается к моему лицу. Вытирает на нем не высыхающие за эти часы слезы, — в октябре… после твоего дня рождения. Я обещаю тебе, мы попробуем снова. Ты будешь мамой. Ты будешь самой-самой чудесной мамой.

Господи, он сам это сказал? Правда?..

— Ты хочешь? — мой шепот срывается.

— Хочу, — убежденно соглашается муж, прерывисто выдохнув, — поверь мне… верь мне.

Разве же я могу иначе?

Сворачиваюсь клубочком, примостившись у его груди, и несколько раз тепло целую ту часть рубашки, что прячет сердце.

Если бы для этих слов ему не понадобился мой подобный диагноз, если бы чуть раньше — кто знает, может, все бы было по-другому?..

Это режет без ножа, до кровавых ран, однако их своей удивительной чудодейственной силой лечит смысл сказанного. Горит звездой, вынуждая забыть обо всем другом. Прошлом.

— Я тебя люблю, — всего-навсего откровенно, по-моему, ярче и лучше любой благодарности, произношу я. Только для него. Сегодня.

Доктор Джулис приходит в половине десятого утра. Она никуда не уводит меня, оставаясь в палате сама, и выуживает из кармана те самые синие упаковки лекарства.

Эдвард рядом — снова. Он даже не заикается о работе.

Таблетка.

Глоток.

Таблетка.

Глоток.

Я ложусь обратно на постель, откинув подальше одеяло, и жду уже просто того, когда все кончится. Приятного здесь нет ничего. Хотя и с родами, несомненно, не сравнится. Там, мне говорили, адская боль.

…Когда это происходит?

Я не знаю. Я не помню точного времени, потому что закрываю глаза и не смотрю на циферблат часов. Я знаю, что если увижу его, буду потом каждый день на протяжении всей жизни вздрагивать в этот час и проливать хоть одну, хоть скупую, но слезинку. Хватит и даты.

Демонстративно отворачиваюсь от часов, всеми правдами и неправдами преодолевая нестерпимое желание.

Эдвард мне помогает. Он снимает даже свои, оставляя их на тумбочке так же небрежно, как в марте на яхте дорогой костюм от Каспиана.

…Как это происходит?

Очень просто. Довольно быстро. Без лишних светопреставлений.

Я чувствую немного увеличившуюся тягу внизу живота, а потом сильнее болит поясница.

И я знаю, что это.

По истечении отведенных нам трех часов, доктор Джулис усаживает меня на кресло, дабы убедиться в правильности произошедшего и его завершении.

Я вижу на прокладке кровь. Она видит. Мы обе убеждаемся.

…Что я чувствую?

Как и сказала Эдварду вчерашним днем, ничего. Отходит куда-то затихающая боль, прекращаются терзающие мысли, нет места ни рассуждениям, ни сожалениям.

Все кончилось. Все прошло. Во мне, как в душе и сердце, так и в лоне, пусто. Там слышно даже эхо…

В жизни каждого человека наступает момент, когда происходит переоценка ценностей и подведение итогов уже прожитых лет. Порой он приходит вместе с каким-то роковым событием, от которого не повернуть обратно, а порой — с пониманием, что лелеемая и воспеваемая мечта разбилась и вряд ли уже станет прежней.

Теряя, мы обретаем. И наоборот.

Это нечто вроде закономерности, круга жизни. Каждый день приближает нас к смерти, но он уже и показывает всю красоту жизни, ее магию… и добавляет нам вдохновения идти вперед, чтобы там не ждало, лишь бы встретить где-нибудь счастье. Истинное. Яркое. Только твое.

Сложности и боль потерь проверяют нас на прочность, но так же проверяют и тех, кто рядом с нами.

Принимая как должное любовь и заботу близких, можно и не увидеть насколько она бесценна.

Остановиться, оглянуться, поймать ускользающие мысли, зафиксировать их. И не сметь обгонять поезд по его же рельсам…

Сколько раз после нашей свадьбы Эдвард обнимал меня? А целовал? А говорил, что любит?

Я не считала…

Я преступно не считала, полагая, что так и должно быть. Что то, что он рядом, что беспокоится обо мне, окружает своей любовью и защищает — нечто вроде закономерности.

Я ужасно ошибалась.

Этим днем, сейчас, в четыре часа по полудню, я прижимаюсь к нему и без конца и края бормочу слова благодарности. «Спасибо» льются из меня водопадом, выбираясь из самых потаенных уголков.

Заслуженно. Для него. За него.

Только что проснувшаяся, я пугаюсь незнакомой обстановки прежде родной квартиры, как от огня отшатываюсь от безвинного комода, отпихиваю от себя мягкие, пушистые подушки. Жду маленьких, неудобных — из больницы. Жду, что на теле вместо теплой пижамы обнаружится тонкая больничная роба. Изумляюсь, что простыни пахнут сиренью, а не порошком… что они шелковые…