АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Это как горная болезнь, синдром Стендаля, просто ошеломление высшей степени… Всё-всё возможно, всё-всё допустимо, всё-всё — с легкостью! Только бы самое главное было на месте.

А потом пошли эти расчеты размера плодного яйца, появились результаты анализов… и эйфория сменилась жутчайшим депрессивным ударом. Комом в горле и каменным, застывшим в мгновение сердцем.

…Белая дверь в коридор закрывается.

Мы с Эдвардом остаемся одни.

Все еще сидя на кушетке, он с мрачным лицом поворачивается в мою сторону. Но смотрит пронзительно, сострадательно и нежно. Ему не плевать.

По-детски горестно хныкнув, я просто протягиваю обе ладони в его сторону. И с невероятным, недоступным описаниям трепетом позволяю с холодной простыни кушетки пересадить себя на колени — одним движением, будто ничего ему это не стоит. И он тут же зарывается носом в волосы, целуя кожу.

— За что?.. — тихо-тихо бормочу, с трудом сдерживая желание зарыдать в голос. Сейчас, когда доктора Джулис нет, я наконец даю себе слабину. И принимаю все те последствия, что она сулит.

Эдвард с болью накрывает щекой мой висок.

— Ты не виновата. Не смей винить себя.

— А кто тогда виноват? — я не контролирую ладони, отпуская их в свободное плаванье, как и все тело, и понимаю, где теперь ощущаю собственные прикосновения, лишь тогда, когда опускаю голову, прижимаясь к Эдварду сильнее.

На животе. На все еще плоском и теперь уже надолго плоском животе. Боже мой, неужели там, внутри, правда уже все потеряно?.. И я никак не могу ему помочь?

— Так случилось, — мужчина тяжело вздыхает, накрывая обе мои ладони своей. Он не пытается убрать их, отодрать… он понимает меня. Сегодня, хотел этого ребенка или нет, он понимает. И я вижу, что в свете последних событий беременность уже не кажется злом. По виду Эдварда, по его глазам видно, что он бы многое отдал, дабы я действительно была просто беременна сейчас. Удачное для его нежелания стечение обстоятельств не стало победой.

— На все в жизни можно сказать «так случилось», — слезно фыркаю я.

— Но это правда, — муж ласково трется носом о мою щеку, прежде чем осторожно ее поцеловать, — моя рыбка, пожалуйста, не плачь. Тебе больно? Что ты чувствуешь?

Задохнувшись от проглоченного всхлипа, я поднимаю на него глаза, где нет ничего, кроме пустоты. Чудовищных размеров.

— Ничего, — и это, на самом деле, самое страшное описательное слово.

Каллен понимающе кивает, нахмурившись сильнее, и я вижу, как глубокая морщинка прорезает его лоб. В этот день, в свои тридцать два, Эдвард выглядит на сорок. И мне кажется, я тоже… мне кажется, я уже никогда не смогу быть прежней.

Я не понимаю, почему так произошло. Я плачу и не пониманию, не верю до конца, что это правда. Мой маленький, мой хороший малыш, мой кружочек на черно-белом фоне… как же так получилось?

— Белла, — Эдвард обнимает меня сильнее, наглядно демонстрируя свою близость. Такой раздраженный рядом с гинекологом и такой ласковый сейчас здесь, со мной, он немного вводит в ступор, — ему мы уже ничем помочь не сможем. Давай не будем рисковать хотя бы твоим здоровьем. Пожалуйста, закончим с этим сегодня…

Опасность инфицирования.

Да, я помню… и, слава богу, точного определения и последствий этой фразы не знает Эдвард. Он бы уже поседел.

— Я не желал ему такой участи. — Видя, что молчаливо продолжаю плакать, мужчина гладит мои волосы от макушки до кончиков. — Солнце, поверь мне, я такого не хотел… и мне безумно жаль.

Я с силой прикусываю губу, не зная, как остановить слезы. У меня давным-давно першит в горле, и саднят глаза, но кажется преступлением просто прекратить эту скорбь. Я знала этого ребенка слишком мало. И моя материнская радость, даже ударившаяся о непонимание Эдварда, даже такая украденная, хоть и не безоблачно-счастливая, длилась совсем недолго. Как же я могу оборвать эти слезы? Откуда у меня такое право?

О, господи…

— Я знаю, — сдавленно уверяю мужа, отрывисто кивнув головой, — я не обвиняю тебя, я… Эдвард, я просто… мне ужасно, ужасно страшно…

— Это все будет безболезненным, рыбка. Это щадящий метод. Все быстро кончится.

— А я не хочу, чтобы кончалось! — сдавшись эмоциям, горько выдаю я. С крепко сжатыми зубами, чтобы не закричать.

— Всё, всё. — Каллен примеряется с ситуацией, переключая все мое внимание на себя. Прижимает к груди, обвив и талию, и спину, и не дает лишний раз пошевелиться. Вынуждает, почти приказывает успокоиться. Он не позволит мне оттягивать. Прежде всего он хочет, чтобы я была в порядке физически… с моральной стороной вопроса легче… всегда…

Таблетки избавят меня от беременности, это правда.

А вот иглу, тупую и острую, что несбывшейся надеждой останется в сердце, не выгнать никаким сильнодействующим препаратам.

Уж слишком глубоко…

— Я люблю тебя, — повторяет мне шепотом Эдвард, призывая на помощь всю свою нежность, и укачивая меня, как маленькую девочку, в своих руках в этой пустой, холодной приемной дорогущей клиники. Деньги не спасают. Деньги — бумажки. Аро Вольтури был прав…

Я не отвечаю мужчине, я просто обнимаю его сильнее, наконец затихнув. Не вырываюсь.

Минута. Вторая. Третья.

В наш маленький, только-только обретший какую-то опору мирок, возвращается доктор Джулис. С состраданием встречает нашу позу, однако говорит все так же бордо и убежденно. Ставит на стол принесенный с собой стакан воды, большой и полный, вежливо улыбнувшись.

— Миссис Каллен, мистер Каллен, давайте я расскажу вам, как все пройдет, — она не пытается смотреть мне в глаза и уж точно не вынуждает оторваться от Эдварда. Как непослушное дитя на приеме у врача с терпеливым родителем, я жмусь к мужу, не готовая сейчас и на миллиметр отстраняться. На его коленях мне легче дышать.

— Это будет очень кстати, — благодарно, готовый вести диалог за меня, отвечает Эдвард. Не спускает меня, на счастье, со своих рук. Наоборот — нежнее, массируя, поглаживает спину.

— Мы выпьем три этих таблетки прямо сейчас, — женщина поднимает вверх упаковку того самого препарата, что теперь всю жизнь будет наводить на меня дрожь, демонстрируя ее неудавшемуся отцу, — и оставим вас, Изабелла, в стационаре. До завтра. Утром вы выпьете еще две, уже других, — ее маленькая рука перебегает на другой край стола, касаясь новой, не вскрытой упаковки синего цвета, — и примерно через два-три часа произойдет медикаментозный аборт. Как только это случится, мы проведем небольшой осмотр, убедимся, что кровотечение остановилось, и отпустим вас домой.

— На сколько? — Эдвард говорит чуть грубее, почувствовав, как поджимаются от слов Сильвии мои губы. Слишком горячее дыхание и чересчур мокрая кожа подсказывают ему, что со слезами на сегодня мы не закончили.