АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Алессандро Ифф никогда не нацеливался на меня, — убежденно отрицает Даниэль, — разве что, на тебя… может, твое присутствие и оправданно. Но в процессе ему может надоесть.

Он жесткий. Слезы высыхают, оставляя пустоши жестокости, а глаза горят. Опять. Даниэль меняет личины с поразительной быстротой. И больше несчастным он мне не видится. Уж точно не до такой степени, как желала представить.

— У тебя богатые познания о любви, — едко отвечаю я, — и о верности.

— Моя внешность — мой козырь, Изабелла, хоть и мое проклятие, — он садится ровнее, мой плед кладет на подлокотник, — а вот твоя ничем тебе не поможет. Мы оба здесь заперты. Так или иначе.

Я разачарованно отступаю назад. Складываю руки на груди, стремясь скрыть свою дрожь.

— Ты не заслуживаешь любви Аро.

Даниэль едва ли не блаженно улыбается.

— Я много чего не заслуживаю, Изабелла. А чего заслуживаешь ты? — и тут его взгляд, его острый, приметливый взгляд, где недавно блестели слезы, касается моего живота. Прямо-таки останавливается на нем.

Знает?..

Застыв на своем месте, я не имею понятия, как реагировать. Изнутри, из самых недр тела поднимается такая же волна, как и снаружи, только не из воды — из боли. И накрывает собой все, что имеется внутри. Душит. Топит. Ломает.

Я не отвечаю на выпад Даниэля, хоть при виде моего выражения лица его собственное и вздрагивает, колыхнувшись виной.

Я не собираюсь даже смотреть на него больше, потому что предвижу, чем это кончится.

Я разворачиваюсь к лестнице, наплевав на плед и все то, что оставила в этой гостиной.

Произносить имя Эдварда было больно.

Но вспоминать о ребенке с подачи Даниэля… это нестерпимо.

Чужой замок, холодные стены, окна, волны, ветер, ковры и темнота… темнота поглощает меня, темнота убивает меня.

О боже мой.

Я вбегаю в свою комнату, хлопнув дверью. Закрываю ее, а потом спешу к постели. И, подавив первый вскрик в подушку, поддаюсь истерике.

Не справляюсь с силой волн и ветра.

Маленький мой…

Он тихонько стучится ко мне в спальню около двенадцати ночи.

Неслышной тенью, бесплотным духом проникает в приоткрытую дверь.

Но я его чувствую. Или просто обостряются все рецепторы, не способные дать сознанию хотя бы минимальный перерыв. Они теперь ненавидят Даниэля вместе со мной.

Он сиротливо останавливается в дверях. Вглядывается, вслушивается, сплю я или нет.

— Изабелла?..

Лучший способ — его игнорировать. Достаточно жестко и, что не менее важно, достаточно действенно. В конце концов, я не обязана с ним общаться. Тем более после сказанного.

Я пыталась помочь — зря. Я не должна влезать в те дела, что меня не касаются. Это справедливо, что получила. Запомню.

Но Даниэль все еще здесь. И что-то мне подсказывает, настроен он решительно.

Повторяет зов.

— Пошел вон, — я не в том положении, чтобы соблюдать правила вежливого поведения. Моя подушка мокрая от слез, а их отзвук в голосе отдается скребками в горло. Я устала. Я хочу спать, даже если вряд ли смогу. И слишком я скучаю по Эдварду, чтобы вместо мыслей о нем говорить с юным Вольтури.

— Мне бы хотелось извиниться, — негромко, сделав вид, что не услышал меня, просит мальчишка.

Я вскидываю бровь. Не думаю, что на своем месте, вдалеке от окна и двери, в темном углу кровати, хорошо заметна. Он не найдет меня, пока не включит свет. А включить не посмеет.

Надо же, как все быстротечно. Теперь я жестока.

Меланхолично повторяю:

— Пошел вон.

Но мальчишка упрям. Достаточно, как оказалось. Еще одно интересное наблюдение. Жалко только, что сил наблюдать уже не осталось.

Происходящее все эти дни кажется сном. Каждая минута, каждая секунда… все вокруг. Это странный, страшный, цветной сон. А я все никак не могу проснуться. А я все заперта своим же сознанием.

И как только у меня хватало мужества все это терпеливо сносить? Смирение, пожалуй, движущая сила номер один. Я тому доказательство.

Но даже у самых ярых причин бороться бывает окончание. Они притупляются. Свет становится темнее. А мир… мир окрашивается серым.

Слова Даниэля, хоть никогда ему и не признаюсь, обрезали во мне ту крохотную нить, на которой держалось все. Он первый напомнил мне о том, что я потеряла ребенка… первый из всех. Его почетная доля…

И правда. Малыша нет. Эдварда нет. Меня нет.

И не имею никакого представления, будет ли еще хоть кто-нибудь или что-нибудь хоть однажды.

Пессимистично.

Оптимизм мой больше не приходит. Он повесился.

— Я был несправедлив к тебе и хотел бы загладить свою вину, — приняв, что общаться с ним не намерена, Даниэль стремится высказаться и облегчить душу не выходя за установленные рамки. В темноте, почти в коридоре, он — точно призрак. Только голос, который мое подсознание не в состоянии еще воспроизвести в точных тонах, подсказывает, что все происходит на самом деле. — Ты хотела утешить меня, а я высказал ненужные мысли. Это неправильно.

Да он сердобольный… или просто совесть не дает спать? Но кто я такая, чтобы устраивать распри с его совестью?..

Хоть и нечего больше там хранить, я в защищающем жесте накрываю живот рукой.

— Я тебя услышала.

— Меня надо простить.

— Очень дерзко.

— Но я готов извиниться как следует.

Я не выдерживаю. Боже мой, он выжимает из меня последние капли. Рухнула целая крепость с его сегодняшним «а чего заслуживаешь ты?». Неужели мало? Неужели надо раскидать оставшиеся камни?

Какой жестокий мальчишка…

— Даниэль, мы поговорим утром. Ты смотрел на часы? Иди спать.

Нотки, проскользнувшие в моем тоне, его смешат.

— Он говорит со мной так же.

— Кто говорит?.. — я спрашиваю, а ответ знаю. Забавно получается.

Мой нервный смех немного разряжает для мальчишки атмосферу. Только не понимает он, что далеко не в лучшую сторону.

— Аро…

— Больше не скажет.

В комнате становится тихо. Даниэль проглатывает мою острую фразу. Менее острую, чем его, конечно, но тоже сойдет.

— Считаешь, я был прав? Никто не приедет?..

Мне становится холодно. Накидываю на плечи свое большое и теплое одеяло.

— Не знаю… — честно отвечаю ему. Даже чтобы уколоть не хочу соглашаться. Нельзя так.

Даниэль глубоко, тяжело вздыхает. А потом я слышу его шаги в направлении своей постели.

Пораженная наглостью, не могу удержаться. Сажусь, резко к мальчишке обернувшись. Еще спасибо бы сказал, что не видит меня в полном свете в таком виде. Испугался бы.

Может, включить лампу?

От юного Вольтури пахнет корицей. Странно, что этот запах я раньше не почувствовала.

— Изабелла, — он мягко опускается на самый краешек моей кровати, не сдвинув ни простыни, ни одеяло даже на миллиметр, — я не хотел говорить то, что ты в итоге услышала. Это было действительно очень жестоко.