АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Тебе ли судить о жестокости…

— У моей матери тоже был выкидыш. Я помню, каково было ей.

Я хмурюсь.

— Я думала, ты был у нее единственным…

— В итоге да. Ее ухажер оставил нас, когда понял, что детей у нее больше не будет. Если бы не деньги Кая… мы бы просто умерли с голоду.

— Ты всегда зовешь его «Кай»?

— Я никогда не чувствовал его отцом, — пожимает плечами мальчишка, закатив глаза, — мой отец, любовник и друг — Аро. Наверное, я сам изначально поставил его в такие рамки… ты права была, я его не заслуживаю.

Меня пробирает на смешок. Правда, сквозь слезы.

— Он тебя не оставит. Ты знаешь это лучше меня.

— Может быть, — Вольтури робко соглашается со мной, но ни в его тоне, ни в его движениях не узнать того человека, что играл на виолончели как последний раз, того безумца, что он пытался изображать. И слезы его, и взгляды, и рыдания…

Он либо хороший актер, либо не до конца еще пережил подростковый возраст. Сколько ему было, когда он встретил Аро?.. Восемнадцать?..

— Ты правда думаешь, что он влюблен в тебя из-за Кая?

Даниэль ухмыляется моему предположению. Подсаживается чуть ближе.

— Тебе интересно говорить об этом? Ты постоянно возвращаешься к одной теме.

— В зале ты сказал…

— Это почти сюжет для романа, правда? — он кусает губу, — я отдаю себе отчет. Я мало сейчас думаю. Я никогда не расставался с ним больше, чем на пару дней, а тут… неужели тебя никогда не разъедало одиночество? Не ощущала себя брошенной?

Я отрывисто киваю. Вспоминаю свою истерику на нашей с Эдвардом кухне, как цеплялась за него, как молила не уходить, как стенала и обещала покончить с собой, если меня бросит… не думаю, что нашелся бы в мире человек, не испытывавший жгучего страха перед близящейся разлукой. Тем более, если разлука могла стать вечной.

— Аро говорил мне, мы много надумываем, когда предоставлены сами себе, — мудро произносит Даниэль, вздохнув, — и надо гнать эти мысли. Только у меня плохо получается последнее время.

Его губ касается ледяное подобие улыбки. Почти бритва.

— В любом случае, лучше я буду думать, что он бросил меня, чем что он мертв, — его голос вздрагивает, — лучше пусть бросит… только живет.

Я прикрываю глаза. Я понимаю его.

— Они вернутся. Оба. Я так чувствую.

— Твоим чувствам можно доверять?

— Думаю, да…

— Тогда ладно. Они вернутся.

Я гляжу на Даниэля всего пару секунд. В темноте, незначительно разбавленной светом коридора из приоткрытой двери, он — единственное, что по-настоящему реально. Реальнее даже меня самой. А это ощущение я ужасно боюсь потерять.

Потому не удерживаюсь.

Проглотив зарождающийся всхлип, тихий и тонкий, я обнимаю мальчишку. Едва касаясь. Без намеков. Без лишних мыслей. Просто потому что он… здесь.

Глупо? Несомненно. А мне легче дышать.

Даниэль не отстраняется и не вырывается. Кладет свои тонкие руки на мою спину, не сопротивляясь. И дышит в плечо.

У него та же беда. Нас двое, мы здесь одни и мы… одинаковы. Никто меня сейчас не поймет больше, чем этот мальчик. И никого больше не пойму я. Аро и Эдвард — смысл нашего существования. Его потеря чревата самыми радикальными решениями. И вряд ли под силу снести весь ужас этой разлуки в одиночку, как мы пытались. Я — поедая тарталетки и не отходя от волн, а он бесконечно экспериментируя с виолончелью.

Я позволяю себе чуть-чуть, совсем чуть-чуть слез. Я так устала…

— Ты была бы хорошей мамой, Изабелла.

— И ты туда же…

— Это видно, — честно докладывает Даниэль, — когда ты меня утешала там, в гостиной, я вспомнил свою мать.

Ощущаю, что возвращение слез близко. Каждое из них в разы сильнее предыдущего.

— Я не могу об этом говорить… пожалуйста.

— И не надо, — на удивление мудро, который раз за этот недолгий вечер, соглашается юный Вольтури, — лучше ложись спать. Утро вечера мудренее, слышала?

— От Эдварда — чаще…

— Твой муж глаголет истину, — от него такие слова слышать довольно забавно, однако прежде всего — приятно. Хорошо. Чтобы Даниэль не сказал прежде и как бы не задел меня, этот его приход ночью… и возможность его обнять — хоть кого-то, кому не все равно, кого-то живого, кого-то настоящего, не прячущегося от меня по углам… надеюсь, я так же облегчила ему это безбрежное ожидание. Хоть на каплю.

— Давай сделаем это вместе, — шепотом, но горячим и искренним, предлагает он.

Краешком губ я даже улыбаюсь. Отпускаю его.

— Что сделаем?

— Дождемся, — мальчик заботливо кивает мне на одеяло, блеснув добротой глаз. Он просто ребенок. Во многом. И, наверное, не самый сдержанный, но… хороший. А не это ли важнее всего? — В конце концов, прежде ведь они держали обещания…

— Держали, — выдыхаю я. Соглашаюсь. А потом с теплом гляжу на супруга Аро. Во мне расцветает признательность, что бы прежде там не было:

— Спасибо…

Некоторые люди в нашей жизни способны менять действительность. Из самой страшной — до теплой и нежной, из одинокой и потерянной — до целостной и уютной. Окружающее нас — это пазл. И те, кто рядом — составные его части. Это непреложная истина.

Конечно же все различно. Есть кусочки, которые формируют рамку — хоть какую-то возможность удержаться в этом мире, смысл подобного. Есть те, кто начинает сбор основной картинки — наслаиваясь на жажду к существованию, они добавляют жизни оттенки, порой даже светлые, радостные. Но все равно главными и единственными остаются самые четкие кусочки, даже если они самые маленькие, завершающие нашу картину. Один такой пазл равняется сотне других, потому что без него ничего не станет цельным. Даже шедевр на семь тысяч кусочков.

В моей жизни завершающий элемент всего — это Эдвард. Без него мне нечего здесь делать и я борюсь, живу, дышу только лишь потому, что дожидаюсь его. Я обещала дождаться.

Но обещать — это одно, а выполнять обещание…

Моя вторая неделя в замке Вольтури, в мрачной Норвегии, среди холодных волн и молчаливых камней (удивительно, ведь считала нынче отмененный «Венецианский бал» худшим своим проклятьем) проходит иначе, чем первая, только благодаря Даниэлю. Он вспыльчивый, импульсивный, зачастую несдержанный и порой слишком эмоциональный, но он… живой. То ощущение, что я почувствовала, когда обняла его одной из ночей, доказало это.

Я не одна. Я не совсем позабыта. Я рядом с человеком, оказавшимся в такой же ситуации, как и я сама. Мы разделяем эмоции друг друга и горечь. У нас нет права не разделять.

По крайней мере, я не сижу больше на подоконнике дни напролет, а ночами не верчусь по пару часов, прежде чем уснуть. Звуки виолончели больше не донимают меня, а развлекают, и даже безвкусная еда обретает чуточку прелести… микроскопическая часть дыры внутри меня заполняется присутствием юного Вольтури. А в нынешней ситуации это джек-пот.