АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Я открываю глаза. Никак не предваряя этого, не делая вид, что просыпаюсь медленно, попросту открываю. И встречаюсь с беззастенчивыми темными оливами, что стали с ночи еще темнее.

Эдвард опирается о подоконник, с которого я столько времени наблюдала за морским простором, все в том же ночном сером джемпере. Волосы его взъерошены, но лицо гладко выбрито, а глаза горят. Он и сосредоточен, и недоволен, и в недоумении, и… ужален. До глубины души.

Я беспомощно вожу глазами по комнате. Ничего не изменилось со вчерашнего дня, кроме появления мужа. Не сон… не сон ведь, правда?..

Впрочем, пару раз моргнув и избавившись от пелены сонливости, что мешает видеть вещи в истинном свете, я начинаю не понимать, в каком именно месте реальность и нереальностью разошлись.

Я помню одного Эдварда — того, которого видела ночью. Которого видела каждый день за время нашего брака.

Но сегодня передо мной другой человек. Довольно ощутимо. И я не уверена, что хорошо его знаю… что имею представления о том, что происходит.

У Каллена вытянулось лицо. Вытянулось и заострилось, особенно у скул. Щеки заметно впали, они темными тенями видны среди бледной кожи. Благородная лепка лица стала чем-то наподобие ясно очерченных линий каменного памятника. Оно какое-то… неживое, это лицо. Изможденное, пронизанное бесконечным терзанием, выжатое. И подбородок, выступивший вперед… и эта презрительная ниточка синевато-серых губ… нет в них розового ни на грамм. Словно бы специально окрасил.

Я шире открываю глаза. Чем дальше — тем хуже. Бронзовый цвет волос у Эдварда в основном сохранился, но то тут, то там, я своим неожиданно приметливым зрением (как бы не хотела списать это на блики или особое освещение) вылавливаю седину. Под цвет ей как будто побелела, посерела кожа.

Но самое страшное — это глаза. Под ними глубокие сине-черные круги, которые кто-то явно пытался замаскировать тональником, но не смог. А слой-то глубокий.

И зрачки. Мне чудится, или они расширены? Придают взгляду жесткость и яростность. Оголяют заточенное лезвие меча.

Я ежусь, а сон снимает как рукой.

Что происходит?!

— Что же ты наделала… — риторическим вопросом, в основании которого нота грубости, зовет Эдвард. Глядит на меня необычайно разочарованно. И зло.

А вчерашний мягкий шепот?.. А поцелуи?.. А нежность?.. Неужели все привиделось? Но он же здесь! Сейчас! Это же он?!

В конец дезориентированная, я просто пораженно замираю на своем месте.

Я его не понимаю.

Брови Эдварда сурово сходятся на переносице.

— Ты ешь? Хоть что-нибудь и хоть когда-нибудь? Изабелла, с тебя ведь кожа да кости…

Если честно, я не имею представления о своем внешнем виде — не смотрюсь в зеркало. Знаю, что все довольно-таки неприглядно, но не более. А что бы так… за что он?..

— Я завтракаю и ужинаю, — бормочу, вмиг почувствовав себя такой маленькой, что впору прятаться под кроватью, — мне хватает… а если тебе что-то не нравится…

— Что может нравится? — скрипит зубами Эдвард, — Изабелла, ты уязвима как никогда! О каком восстановлении может идти речь, если ни одна рекомендация доктора тобой не выполняется? Посмотри на себя!

Я просто не знаю, что сказать на такой выпад. Я банально оказываюсь к нему не готова. Тем более — от Эдварда. Тем более — сейчас. Это утро должно было стать хорошим, добрым… а оно опять такое же, как и все прежде.

— А ты на себя смотрел? — сдержав слезы, требовательно вопрошаю я, — кому говорить мне о правильном образе жизни?

Каллен распаляется окончательно. Глаза его — раскаленные угли.

— Я убил человека.

— Это не оправдание… убьешь теперь себя?

— А что тогда оправдание?! Кого убила ты?!

Ответ приходит мне сам — очень быстро. Эдвард не имеет это ввиду, я уверена, он просто говорит. В запале, возможно, а возможно из-за непродуманности, но… фраза произносится. Повисает в пространстве. А я безвольно, машинально складываю руки на животе.

Птенчик мой. Зеленоглазый мой птенчик.

…Слезы сами начинают литься. Бурно и горячо.

За эти две недели они четко выучили, что разрешение спрашивать теперь не нужная блажь.

Как же быстро все может измениться! И как потрясающе легко. Видимо, стоит попривыкнуть.

Лицо Эдварда перекашивает от муки, едва он видит первую из слезинок. На мгновенье муж цепляется рукой в свои волосы, едва не выдирая их с корнем, но потом убирает эту ладонь. Отдает мне.

Я отворачиваюсь от Каллена (как бы невероятно такое не звучало!), едва на коленях присаживается у постели. Утыкаюсь подбородком в свое левое плечо, зажмуриваюсь. Пальцами скребу пижамную кофту.

А Эдвард мои пальцы без зазрения совести, не скупясь на силу, отрывает от нее. Крепко сжимает в своих. С тяжелым, как будто последним, вздохом.

И на кожу мою обрушиваются сотни, если не тысячи, маленьких поцелуев. Обжигающих и, к моему изумлению, мокрых.

— Не плачь… ты же добьешь себя… не плачь… — приглушенно заклинает он. Потерялся где-то жесткий тон и эти горящие оливы.

Я плачу горше. Никак не могу это остановить.

Голос Эдварда едва ли не взлетает на октаву вслед за этим. За все время брака я впервые вижу его таким. А в контрасте с прошлой ночью, что была как наша обычная, наша настоящая, выглядит особенно жутко.

— Белла, это моя вина. Все это моя вина. Я не знаю, как оправдаться… я не хочу оправдываться, я заслужил все… пожалуйста, молю тебя, пожалуйста, успокойся!..

Отчаянье перебивает любую другую эмоцию. Мне по-настоящему страшно.

— Что с тобой? — поворачиваюсь обратно к нему, не тая жажду хоть что-то понять.

— Ничего страшного, — он тоже на меня смотрит. И глаза его тоже мокрые. В них выжженная земля, — пожалуйста, поверь, что ничего. Только позаботься о себе.

Мне начинает казаться, что кто-то из нас, не выдержав, тронулся рассудком. Только к ужасу, такому первобытному и живому, сомнения падают не на мою персону.

Я часто моргаю, прогоняя слезы. Сейчас они ни к чему, даже если имею на них полное право. Эдварду я нужнее.

— Любовь моя, послушай, — смягчаюсь, решив действовать иначе, — со мной все в полном порядке. И точно так же будет. Благодаря тебе. Ты вернулся — и все, что мне нужно, вернулось вместе с тобой. Расскажи мне, что произошло. Я обещаю, я пойму. Я люблю тебя.

Мой тон удивляет Эдварда, ровно как и такая быстрая перестройка эмоций. Но ведь он прекрасно знает и, я надеюсь, еще не забыл, что рядом с ним я всегда буду сильнее, чем прежде. Хотя бы ради него самого.

Главное, что он вернулся, верно? Остальное я переживу. Я разберусь.

Понимание этого чувства облегчает действительность. Сама себе улыбаюсь краешком губ.

— Вернемся в постель.

А теперь мой черед удивиться. Правда, сопоставив внешний вид Эдварда, утро и, возможно, вчерашнюю активную ночь, выходит, что удивляться нечему.