АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Не знаю, с чего начать, — прогоняя неправильные мысли, сконфуженно признаюсь мужчине я.

— Начни хоть с чего-нибудь, — Эдвард склоняет голову, изучая меня под другим углом, — твое молчание пугает больше всего.

Я как впервые гляжу на свою спальню. Вот кровать с большими подушками и длинным одеялом, вот шкаф для одежды, вот столик, на котором мы завтракали, вот прикроватная тумбочка. Ее я не проверяла, а зря. А вот одежда Эдварда. Она разбросана по комнате. Комната пахнет им… и этот запах, одновременно с тем, что вдохновляет меня, напоминая о присутствии родного человека здесь, рядом, а не в фантазиях, ровно настолько же теперь и тревожит. Откуда взять правильные слова?

Я делаю глубокий, заполняющий легкие вдох.

Мне нужно начать.

— Почему ты сменил обезболивающее, Эдвард?

Каллен сдвигает брови. Историей возникновения этого вопроса он явно заинтересован. А у меня внутри все так и переворачивается. Сейчас вижу в улучшенном качестве только его морщины, синяк и седину волос. Дрожь пробирает до самых глубоких внутренностей.

— Ответ прост, Белла: старое перестало помогать, — сдержанно отвечает мне он.

Так… хорошо. Хотя бы начали.

— А почему старое перестало помогать?

Взгляд темных олив становится пронизывающим. Я ощущаю его острие у своего горла.

— Низкая действенность входящих компонентов — раз, развивается привыкание к любому лекарству при долгом его употреблении — два.

— Ты пьешь свои таблетки меньше восьми месяцев, — уж поверь мне, любовь моя, вчерашней ночью я считала…

Моя точность его задевает.

— Это уже много. Белла, кластер — не простуда. Он не лечится, помнишь? Он купируется.

— Купировать можно по-разному…

— Несомненно. Но если надо действенно — то только так, — он фыркает, — если хочешь меня замучить, так и скажи.

— Ты знаешь, что это не так, — принявшая его укол, сдавленно бормочу я.

— Уже не знаю, — Эдвард крепче сжимает руки на груди. Закрывается окончательно, — скажи мне, зачем мы говорим об этом? Я вернулся к тебе, я жив — тебе мало? Неужели не плевать, что я пью, дабы не болела голова? Разонравились спокойные ночи?

Это атака. Справедливая, выверенная и быстрая — все в духе Эдварда. Как же давно, кажется, все это было. Мне теперь вообще вся наша жизнь до этого острова кажется не более, чем просмотренным старым диафильмом. Даже скрежет пленки слышу. И характерное потрескивание.

На мгновенье прикрываю глаза. Нужен еще один глубокий вдох.

— Ты сказал, новые таблетки более действенны. Отчего же?

— Я не фармацевт, Изабелла. Если хочешь, чтобы я перечислил состав, прости, это невозможно.

Я всматриваюсь в его глаза.

— Эдвард, скажи мне правду.

Его дыхание ускоряется. Зрачки, мне чудится, расширяются. А лицо белеет — как у Аро вчера.

— Правду о чем?!

— О своем новом препарате. Что это?

— Таблетка. Подъязычная таблетка. Два раза в день.

— Уже два раза… даже если приступа нет?

Он сжимает зубы, опустив глаза в пол. Со своего места мне прекрасно видно, как судорога сводит его плечи.

— Приступ есть всегда, — шипит Эдвард. Но быстро берет себя в руки, поднимая голову. Наскоро, приводя волосы в самый конечный беспорядок, скользит по голове пятерней, — что ты хочешь, Белла? Почему ты не рада, что я просто приехал?.. Мы же могли не увидеться.

Переводит тему — и снова характерная калленовская черта.

Я знаю, что он мне не скажет. Но я знаю так же, что должен, может сказать. Если продолжить, если быть терпеливой, если идти медленно и верно.

Но Эдвард распаляется. Его лицо, прогоняя бледность, краснеет. И мне все больше кажется, что такая тактика успеха иметь не будет. Он просто ее не выдержит… и уж точно не выдержу я.

Слабая. Отвратительная. Глупая.

Но я говорю:

— Ты принимаешь морфий.

Мужчина замирает, буквально застыв на своем месте. Активны только его глаза. И горят они, буквально пылают, все ярче и ярче. Подспудно он, похоже, понимал, к чему я клоню. Или догадывался, что я знаю. Контроль не идеален у всех, с этим впору смириться. А любые игры имеют свойство заканчиваться.

Я смело смотрю на мужа, стараясь во взгляде показать в одно время и свое недовольство, и свой ужас, и желание помочь — куда сильнее, чем прежде. Вообще свою силу в чистом виде, целиком. Чтобы смог на меня положиться.

…Комната словно бы становится меньше.

…Воздух заряжается электричеством. Мне сложнее дышать.

— Глупость, — резюмирует Эдвард. Быстро.

— Нет.

— И как же ты проверишь? — он почти издевается.

— Я просто знаю. И ты меня не переубедишь.

— Верить сплетням старого извращенца теперь твое новое веяние?

Я качаю головой. Он не думает о том, что говорит. Это ясно. Он загнан в угол, он сопротивляется… бедный мой. Что же мы с тобой натворили…

Да будь проклят Алессандро! На этом свете или на том!

— Думаешь, оскорбив Аро, ты поможешь себе, — пытаюсь урезонить мужа я, — или мне? Эдвард, ты выбрал неправильный путь. Он ведет… в бездну. Я тебя по нему не отпущу.

Моя категоричность его смешит. До злого, истеричного хохота.

— Рыбка, я люблю тебя. Но ты много на себя берешь.

— Я люблю тебя не меньше. И это минимум, что могу сделать.

— Как? Отберешь у меня таблетки?

— Не стану. Ты сам их уничтожишь.

Эдвард ухмыляется. Злоба одолевает его, пригибает к земле. И я снова вижу перед собой того мужчину, которого не так давно опасалась. Там, в Атланте, я рыдала ночи напролет, когда говорил со мной подобным тоном, выглядел так. А сегодня нет. У меня хватит сил, я верю, пережить это. И помочь пережить ему самому, что важнее всего.

— Знаешь, Белла, я знал, что в каждом браке существуют обиды, — а вот Эдвард сдерживаться не собирается совершенно, разговаривая со мной едва ли не криком, — но чтобы так много… чтобы желать замучить до смерти… — разочарованно, ошарашенно качает головой со страшной улыбкой, — нет уж… такого я не ожидал.

— Я не хочу мучить тебя. Я хочу тебе помочь, — твердо уверяю, — и поэтому мы найдем другой способ. Без наркотиков.

— НЕТ ДРУГОГО СПОСОБА! — не сумев остановиться, Каллен со всей дури ударяет рукой по изножью постели. Морщится, но оттого говорит лишь громче, пылающими глазами глядя на меня, — НЕТ И НЕ БУДЕТ!

Приближается. Быстро и резко, внезапно. Горячий, с ощутимым жаром от тела, останавливается рядом с подоконником, на котором сижу с ногами. Сжимает зубы, смотрит глаза в глаза. Не моргает. А руки стискивает в такие кулаки, что удивительно, что пальцы не перетираются в порошок.

— НЕ СМЕЙ В ЭТО ЛЕЗТЬ!.. — ревет он, вскинув руку.

Но я не вскрикиваю и не отшатываюсь назад. Наоборот, притягиваю его к себе, подползая к краю подоконника. Скидываю плед, чтобы как следует обнять мужчину за шею. Прижимаю его к себе, бережно потирая пальцами ворот рубашки.