АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Мальчик, заслышав его, тут же давится воздухом, с трудом скопившимся в легких, сжимает меня ладошками с невероятной для него силой. Почти душит.

— Моя! — ядовито выкрикивает он, отчаянно цепляясь за это слово, — моя!.. Моя!..

Рыдания лишь усиливаются, но голос затихает. Будто бы специально уменьшили громкость.

— Моя… — придушенно стонет он, ежесекундно всхлипывая.

— Джерри, — Эдвард обеспокоенно глядит на сына, походя ближе к нам, останавливается в полуметре отдаления, напуганный невероятно громкими рыданиями.

С силой зажмуриваясь, белокурое создание прячется на моей груди, не позволяя даже как следует обнять себя, сжавшись в комочек, насколько позволяют мои руки.

Я думала, что в таком виде моего мальчика точно больше не увижу. Как же горько ошибалась…

— Что произошло? — одними губами спрашиваю у моего похитителя, с болью оглядывающего дрожащее детское тельце.

Заметив мой вопрос, он морщится, качая головой: не время.

Что же, с этим соглашусь. Самое главное — успокоить Джерри.

— Солнышко, — поворачиваюсь к ушку белокурого создания, предпринимая очередную попытку помочь унять такие горькие слезы, — мой маленький, я очень сильно тебя люблю. И папа очень-очень тебя любит. Чтобы не случилось, ты все можешь нам рассказать. Я обещаю, что ничего страшного больше не случится. Мы все тебе поможем.

Джером судорожно вздыхает. Морщится.

— Папа… — едва слышно бормочет он, а затем отстраняется, заглядывая мне в глаза, — папа…

Эдвард наблюдает за происходящим со своего места с каменным выражением лица. Боится подойти ближе, дабы не вызвать истерику сына снова, но вместе с тем хочет этого так отчаянно, что подобное нетерпение густо заполняет комнату.

— Да, милый, папа, — подбадриваю я, кивая, — с папой все хорошо. Он здесь, видишь?

— Папа… — снова повторяет мальчик, низко опуская голову, сглатывает. Я не поняла. Он хочет сказать другое.

— Джером? — мужчина приседает, стремясь поймать взгляд сына. Зовет его тихим и нежным голосом.

Взволнованно глядя на малыша, не сразу подмечаю немой ответ. Изгибаясь, едва розоватые губки произносят уже знакомое слово. По слогам.

«Ма-ма».

Мама…

— Мама?

Эдвард настораживается, хмурясь. Джером кивает.

— Пло-хая, — проговаривает, съежившись. Вздергивает голову, заглядывая внутрь моих глаз быстро наполняющимися новыми слезами «драгоценными камушками». Надеется, что повторять заново не придется.

Плохая — я? Или Ирина? Эдвард поговорил с ним о ней, обо мне?

Черт!

— Солнышко, я буду хорошей, — обещаю, пожимая бледные ладошки, — если я тебя обидела, прости, пожалуйста.

Малахиты распахиваются сильнее прежнего. Со свистом втянув воздух, мальчик прижимается ко мне, целуя, как и папу утром, в щеки.

— Моя… — шепчет и гладит по коже, — моя…

— Хорошо, — не могу скрыть некоторого успокоения, что поселяется внутри при обнаружении, что прежнее слово предназначено не мне, — хорошо, мой маленький. Я твоя. Полностью твоя. Не бойся.

«Мама», «нет».

— Не мама, нет, Белла, — соглашаюсь с немой фразой, целуя его, — я твоя Белла. И я тебя люблю.

По-прежнему подрагивая, мальчик устало кивает, устраиваясь на моем плече. Продолжает плакать, но уже гораздо тише. Слезы кончаются.

Глажу детскую спинку, смотря на Каллена-старшего, по-прежнему сидящего на полу. Беспомощность явно прорезается на выбеленном лице. Происходящим он напуган ничуть не меньше маленького ангела.

Разговор был несвоевременным. Я оказалась права.

Одними губами зову его подойти ближе. Не хочу видеть там.

Сначала Эдвард отказывается, но затем, устав сдерживаться, дает свое согласие, поднимаясь с пола.

Нагибается к белокурым волосам сына, оказываясь рядом с нами, зарывается в них.

— Прости, мой маленький, — раскаявшись, шепчет он, готовый в любой момент отойти, если Джером не примет извинений, — мамы больше здесь не будет. Я тебе обещаю.

Выждав не более десяти секунд, Джером, тихонько всхлипнув, высвобождает одну из рук, обвивая ею папу. Прижимается к нам обоим.

Верит.

… К вечеру у Джерри поднимается температура. Горячая, почти обжигающая детская кожа сводит с ума нас с Эдвардом обоих. Дрожа и хмурясь, белокурое создание лежит посередине кровати, укрытое двумя, как после побега, одеялами, не отпуская ни меня, ни папу, от себя ни на шаг. Изредка малыш что-то едва слышно бормочет, крепче стискивая мою руку. Действие таблетки, принесенной Джаспером, начинается на десять минут позже заявленного времени, и лишь тогда, когда мальчик засыпает, у Эдварда появляется возможность позвонить Флинну.

— Через час, — сообщает он, вернувшись в комнату и откладывая телефон на тумбочку, — пока он все равно спит.

— Мне кажется, здесь нет ничего серьезного, — негромко говорю, с нежностью глядя на маленького ангела, — он просто перенервничал.

— Наверное… — мужчина закрывает глаза, укладываясь на кровати и прижимаясь губами ко лбу сына. Шепчет что-то настолько тихое, что уловить не предоставляется никакой возможности.

Похоже, верит настолько же, насколько я сама, не смотря на все уверения.

— Покажешь Флинну свои руки, — напоминаю я, взглянув на белые повязки.

Эдвард горько усмехается.

— С ними все в порядке, — как и демонстрировал Джерри утром, Эдвард сжимает и разжимает кулаки, наглядно подтверждая для меня свои слова.

Забывает лишь об одном: мне не пять. И я видела их прошлой ночью.

— Они будут в порядке, если покажешь, — исправляю я.

Мужчина даже не утруждается кивнуть. Вздыхает.

Что-то мягкое и шершавое касается моих пальцев, обвивает их, некрепко удерживая в кольце собственных.

Взглянув в нужном направлении, понимаю, в чем дело.

— Все хорошо, — заверяю, выдавливая улыбку и ответно пожимая ладонь моего похитителя, — он поспит и все пройдет.

— Не пройдет.

— Эдвард, — второй, свободной рукой провожу по его плечу, скрытому за синей материей рубашки. Дожидаюсь, пока усталые малахиты предстанут на обозрение, впустят внутрь себя. И лишь тогда произношу:

— Не бойся.

— Легко сказать… — он медлит, выдерживая недолгую паузу. Не отпускает моей руки, сжимает даже сильнее прежнего. Решается что-то произнести.

Мне ли не знать, как сильно он переживает, едва Джерому хоть немного, хоть чуть-чуть, становится плохо.

— Я тоже хочу заснуть, — наконец, негромко признается Эдвард, опуская глаза на простыни.

— Ты можешь поспать, конечно, тем более…

— Заснуть и проснуться на… Аляске, — перебивая меня и горько усмехнувшись, мой похититель зажмуривается. Две ровные, глубокие морщины прорезаются на коже лба, — где-нибудь посереди леса, в доме с двумя спальнями и большой кедровой дверью… и чтобы, — он глубоко вздыхает, облизывая губы, — Джером был там, спал в своей кроватке со стеганым разноцветным одеялом… — останавливается, громко прочищает горло. Моргает чаще нужного. Длинные бронзовые ресницы словно кого-то прогоняют.