АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Мы пережили зиму. Лед, наконец-таки, растаял.

Под пристальным надзором солнечного света, просачивающегося через толстое стекло единственного в детской окна, белокурое создание, сосредоточенно склонившись над журнальным столиком, выводит замысловатые линии на девственно-белой бумаге. Цветные карандаши рассыпаны рядом. К ним прибавилось несколько оттенков, выуженных откуда-то из недр бесконечных полок дома миссис Браун. Мне кажется, такому подарку Джером был рад не меньше, чем обычные дети огромным плюшевым медведям на Рождество. Все-таки для счастья моему мальчику нужно совсем немного. Это наглядно подтвердилось сегодня утром, когда маленький ангел проснулся.

С грустно-рассеянным видом он нахмурился, не найдя рядом меня и обернулся, чтобы посмотреть на другую часть кровати. Едва драгоценные камушки наткнулись на Эдварда, лежащего прямо возле их обладателя, в миллиметровом отдалении, они засияли, запылали ярче, чем огни всего мира. Такое любимое и нежное северное сияние заполонило их, не допуская даже возможности удержать внутри радость и восторг мальчика.

В буквальном смысле набросившись на долгожданного папу, Джером крепко-крепко обнял его — и руками, и ногами — без слов показывая, что никуда не отпустит.

Он соскучился.

Он ждал.

Он любит.

Похоже, даже для моего похитителя такое было немного чересчур. По крайней мере, он показался мне слегка смущенным, когда малыш накинулся на него. Впрочем, это чувство очень быстро прошло. Ответно прижав к себе сына, он спрятал его в своих объятьях, тихонько нашептывая что-то на ушко. Джерри быстро расслабился, задышал спокойно и размеренно, широко заулыбался. Успокоился.

Этим утром мое маленькое солнышко было простым мальчиком. Любимым своей семьей Джерри, которого ничто и никто не заставит плакать, у которого есть ласковый папа и уютный, безопасный дом. Он не боится и не ожидает опасности. Он под самой надеждой защитой из всех возможных, и никто никогда не посмеет к нему даже притронуться.

Этим утром Джером по-настоящему счастлив. Видеть его таким — лучшая из возможных наград.

Правда, стоит признать, что немного испуга в маленьких малахитах все же промелькнуло, когда, целуя Эдварда, малыш наткнулся розоватыми губками на его обожжённую кожу, а после, отстранившись, заметил, что ладони папы, держащие его, перевязаны бинтами.

Безмолвно ожидая ответа на тревожащий, без лишних разъяснений понятный вопрос, мальчик смотрел напряженно и растерянно. Не убегал и не прятался. Просто боялся потерять. Снова.

Благо успокоить Джерома удалось довольно быстро. Моему похитителю потребовалось всего лишь раз приложить подрагивающие при этом ладошки Джерри к своему лицу и показать, состроив несколько гримас, что ему не больно. А повязки он обещал снять через пару дней и продемонстрировать сыну, что кожа на них такая же, как прежде.

После был завтрак. Сытный, большой, вкусный завтрак. По-семейному уютный. Умиротворяющий.

Воистину картины милее, чем Джером, сидящий на коленях папы с огромным бронзовым клубничным круассаном не существует.

Доедая рядом с Калленами свой омлет с чеддером и базиликом, никакого иного мнения, что вчерашняя ночь являлась сном и быть не могло. Это все за дымкой. Это — прошлое. Впереди все будет, как и с погодой — светлее, теплее и безопаснее. Темноту и боль оставим жестокой зиме.

Маленькие пальчики обвивают мою руку, заставляя обратить внимание на своего обладателя. По-прежнему сидя на полу и поджав под себя ноги, малыш задумчиво указывает мне на два разных карандаша — красный и синий — спрашивая, каким лучше раскрасить фон рисунка. Кажется, через десять-пятнадцать лет мир получит нового, невероятно талантливого художника. Никогда не думала, что детям так нравится рисовать. Джерому нравится.

Отрываясь от размышлений, нежно улыбаюсь и выбираю синий.

Белокурое создание кивает и снова с самым серьезным видом возвращается к своей работе.

Признательность, проскользнувшая в маленьких малахитах, напоминает об утреннем событии, когда глаза моего похитителя выглядели точно так же. Он говорил о… маме.

«Я хочу, чтобы с сегодняшнего дня Джером называл тебя матерью».

Меня. Изабеллу Мари Свон, ещё два месяца назад ярую детоненавистницу.

Меня, Беллу, которая испугалась малыша при первой нашей встрече.

Меня… Меня, которая любит маленького ангела больше всех на свете.

Метаморфозы удивительны.

Усмехаюсь сама себе, наблюдая за тем, как Джером выводит прямые линии, немного склонив голову на бок, дабы не усомниться в их правильности. Смотрю и понимаю, как сильно хочу, чтобы этот ребенок называл меня тем словом, что выбрал Каллен. Я согласна быть мамой, хотя и не умею. Не думала даже, что когда-нибудь кто-нибудь скажет мне это — уж слишком такое казалось и даже было нереальным. Джеймс ненавидит детей. Мою неприязнь к ним он воспевал и пестовал, как только мог. Для закрепления требуемого эффекта наши «сессии» иногда проходили под видеофильмы с детскими мультиками. Своего Кашалот несомненно добивался — меня трясло лишь при одном упоминании этих дьявольских созданий.

А теперь… теперь у меня есть Джером. И ради него, за него, я готова пережить все самые страшные наказания благоверного. Только бы мое солнышко было в порядке и безопасности.

Я вздыхаю, поправляя и без того ровно лежащие волосы. Прикусываю губу, размышляя о теме, которую почему-то никто не поднял: а как воспримет желание папы белокурое создание? Не испугается ли? Не заплачет? Ненавижу его слезы!..

В прошлый раз при упоминании матери — Ирины, разумеется, — он был напуган и расстроен. Выглядел невероятно уязвимым и по-настоящему маленьким.

Это — отрицательная сторона. И никуда от неё не деться…

Впрочем, надеяться на то, что она обойдет нас стороной никто не запрещает. В любом случае я сделаю моего мальчика самым счастливым — как Белла или как мама, неважно.

Обещаю.

Почти одновременно с окончанием моих беззвучных препирательств неожиданно и громко дверь в комнату открывается, впуская в детскую моего похитителя. Он будто бы ждал, пока я закончу.

Несложно заметить, что в отличие от тех эмоций, что были на его лице, когда он «отлучался на сорок минут по необходимости», сейчас оно сильно изменилось. В худшую сторону.

Напряженное, хмурое, с явными проблесками злости — ничуть не похоже на того жизнерадостного, удовлетворённого жизнью человека, который вышел из спальни меньше часа назад.

Что-то случилось?..

— Папа… — едва слышным шепотом зовет Джером, поднимаясь со своего места. Оставляет в покое и карандаши и рисунок. Забывает про них сразу же.

Недоверчиво смотрит на отца, желая понять, что происходит. Подходит совсем близко, глядит прямо в глаза. Просит…