АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Справедливо?! Она же рыдала и молила меня спасти Марту!.. Я бы тоже рыдала и молила за Джерри кого угодно… а теперь: справедливо? Правильно?!

Сегодня день открытий. И все они кажутся невероятно подозрительными.

— То есть вы… — мнусь две секунды, теребя краешек своей блузки — не обижайтесь на меня?

Даже звучит сказочно. А как же игнорирование и намеренное избегание даже случайных встреч?

— Ну что вы! — Марлена всплескивает руками, искренне посмеиваясь, — Белла, я благодарна вам за помощь и участие. Вы пытались сделать невозможное, а это уже огромная заслуга.

Молча наблюдаю за ней, пытаясь понять, правда ли все, что произносит эта женщина. Та самая безутешная мать, которую я помню вдребезги разбитой оглашением приговора дочери, полна странного оптимизма. Может быть это — помешательство? Потому Эдвард и позволил своему самому доверенному человеку покинуть дом? Дабы не подвергать лишней опасности Джерома?

— Мне сказали, вы уезжаете?

— Да, можно и так это назвать.

Она глубоко вздыхает, жмурясь от солнца. Морщинки у глаз и рта как никогда четко прорезаются. Они почти такие же глубокие, как у Эдварда.

— И, если не секрет?..

— В Италию, — не давая мне закончить, дает ответ домоправительница, — я родом из Италии, Белла. Вы ведь тоже?

— Нет, — качаю головой, с трудом заставляя губы изогнуть в подобие того выражения, что застыло на лице Марлены, — я просто знаю итальянский. La voglio la buona fortuna, Marlene. (Желаю вам удачи.)

— Grazie, Isabelle, — она улыбается шире, почти смеется.

Воцаряющаяся в комнате пауза давит не хуже самого низкого потолка, пригибает к земле. Чувствую, пора возвращаться. Джерри ждет, да и Эдвард, наверное, тоже.

— До свидания, Марлена, — робко улыбаюсь, заглядывая в глаза женщины, — мне очень жаль, что все так получилось. И я очень благодарна вам за все, что вы для нас сделали.

Искорки, появляющиеся в её взгляде, вдохновляют.

— До встречи, моя милая, — теплые нотки расплываются в голосе домоправительницы. Делают его мягким и нежным, как когда-то мамин. Немного успокаивают.

Глубоко вздохнув, поворачиваюсь к дверям, намереваясь подняться обратно в детскую, как меня останавливают. Женщина окликает, не давая ступить и шагу.

— Изабелла, — когда оборачиваюсь, начинает она, каким-то невероятным магическим образом выудив из ниоткуда стопку одежды, — я постирала ваши вещи, которые не вместились в прошлый раз. Лучше заберите их сейчас, чтобы не потерялись.

— К-конечно, — с заминкой бормочу, забирая аккуратно сложенную одежду, — большое спасибо.

— Пожалуйста. Положите на третью полку, я взяла их оттуда.

На третью полку?..

— Конечно, — снова повторяю, уже быстрее поворачиваясь к лестнице. По непонятным причинам из столовой тянет поскорее удалиться. Миролюбие Марлены немного настораживает…

В этот раз я успеваю до того, как домоправительница вспомнит ещё о чем-либо. Преодолеваю ступени лестницы и коридор, с трудом вынуждая себя повернуть к собственной спальне. Вернуться к Калленам и ощутить себя в безопасности, выкинуть из головы непонятное поведение Марлены — единственное желание. Не могу понять, что со мной происходит.

Кофейная комната все та же. И шкаф, и кровать, и кресла и даже дверь на балкон. Но она — не моя. Не теплая, не домашняя, не уютная. Детская — моя. «Обитель Дракулы» — моя. В обеих этих спальнях комфорт и умиротворение зашкаливают. Приходить сюда только для того, чтобы переодеться — подходящий расклад. Но спать в огромной кровати в одиночестве, надеюсь, мне больше не придется. Это уже невозможно.

Я поспешно открываю шкаф, отыскивая глазами третью полку. Не сложно. Она и вправду не заполнена до конца по сравнению с другими, в буквальном смысле забитыми блузками, кофтами, брюками и футболками.

Укладываю вещи поверх других, тоже недавно постиранных, судя по запаху, когда глаза цепляют бумагу. Точно такую же, на какой рисует Джером. Из его альбома. Краешек листа хорошо заметен на розовой поверхности одной из маек.

Глаза сами собой распахиваются, когда на белой поверхности обнаруживается незнакомый мелкий почерк. Размашистый, крупный Эдварда отличается от него по всем статьям. Я никак не могла их спутать.

В содержание короткого послания вникнуть додумываюсь немного позже. Сознание все ещё отказывается отпускать предыдущие мысли. Буквы пляшут перед глазами, мешая прочтению.

«Изабелла, мне жаль.

Но поверьте, так будет лучше. Для всех. И, к тому же, терять уже нечего…

В любом случае, что бы ни произошло, будьте уверены, и вы, и Джером, всегда можете рассчитывать на мою помощь. Мои координаты в Италии написаны ниже — обращайтесь сразу же, как что-либо будет нужно.

Большое спасибо за все.

Марлена».

Если сказать, что подобный текст удивляет, лучше не говорить ничего. Он вводит в ступор, не меньше. Маленькие черные буковки превращают семь невинных строчек на итальянском в древнее заклинание. По-настоящему пугающее. А уж их смысл… она извиняется за то, что уезжает? Передо мной? Кому нечего терять? И что за «мне жаль», вызывающее табун мурашек на спине?

Боже, за этот день у меня возникает больше вопросов, чем когда-либо!

Думаю, стоит…

Ход мыслей нарушает громкий хлопок широко распахнувшейся двери. С грохотом ударяясь о стену, она чудом не оставляет в ней вмятину. Вздрагиваю, машинально отбросив бумажку обратно к одежде, будто обжегшись.

Не успеваю даже и подумать о том, кто может быть на пороге, как ответ находится сам собой.

Крепко впившиеся в ногу маленькие пальчики — самое красноречивое его подтверждение. Джером.

— Эй? — присаживаюсь перед малышом, заглядывая в огромные, широко распахнутые, до ужаса напуганные малахитовые глаза, те самые, что надеялась больше никогда не увидеть, — солнышко, что случилось?

Не давая никакого ответа, громко всхлипнув, мальчик прижимается ко мне, судорожно вздыхая. Его бьет крупная дрожь, а соленые слезы уверено прокладывают дорогу по бледным щечкам.

Пугаюсь больше прежнего.

— Джерри, — ласкаю детскую спинку, попутно чмокая белокурые волосы, — маленький мой, не бойся. Ничего не бойся, я здесь, видишь? Скажи мне, в чем дело?

— Моя! — неожиданно громко вскрикивает малыш, больно дернув мои волосы в ответ на прозвучавшую просьбу. Заходится слезами сильнее. Неудержимыми водопадами они стремятся вниз, пропитывая собой кофту ребенка.

— Твоя, — растерянно киваю, обнимая его крепче, — конечно твоя, мой дорогой.

Малыш не отвечает. Кажется, уверение не срабатывает.

Открываю рот, чтобы добавить ещё что-то — хоть что-то, что может утешить ещё двадцать минут назад полностью безмятежного мальчика — как меня перебивают.

— Джером? — голос Каллена из того самого места, откуда мгновенье назад прибежал ко мне малыш, появляется неожиданно.