АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Я стараюсь не давать воображению волю. Это ни к чему. Сейчас малыш с нами…

Пришедший слегка недоуменно поглядывает на меня через плечо, но тут же возвращается к Джерому. Его внимание привлекает кровь, хорошо выделяющаяся на фоне бледного тела мальчика.

Осторожно повернув ребенка, Флинн поднимает пижамную кофту, рассматривая раны.

— Чем нанесены, не знаете?

— Ножом, — пожимает плечами Каллен, — или чем-то в этом роде.

Его дыхание становится совсем тихим. Почти неслышным.

— Для жизни не опасны, — мужчина возвращает пижаму на место. — У ребенка переохлаждение. Сейчас важнее согреть его.

Дверь негромко хлопает сзади. Марлена, принесшая ещё одно одело, укладывает его в изножье кровати.

— Мисс?.. — наблюдаю за домоправительницей, когда слышу зов доктора. Это действительно мне?

— Мне необходима ваша помощь, мисс.

Я с готовностью подхожу к доктору.

— Растирайте ноги. От пальцев вверх. Не иначе.

С этими словами мужчина наглядно демонстрирует мне, что он имеет в виду, совершая необходимые движения на теле Джерри.

Почти физически чувствую нарастающее раздражение моего похитителя. Кажется, даже слышу скрежет зубов.

— Сильнее, — направляет Флинн, когда я приступаю к делу, — вот так, отлично. Продолжайте.

Сам он, тем временем, занят руками.

Далее следует теплая ванна, наполненная Марленой. Пришедший лично переносит туда Джерома, а затем снова обращается ко мне за помощью. На этот раз необходимо держать голову мальчика над поверхностью воды.

Благо, Каллен остается в детской, и его присутствие и пронзающие взгляды не отвлекают меня. Постепенно повышая температуру жидкости, мы, наконец, добиваемся того, что малыш начинает согреваться.

Когда Джером, теплый и с обработанной спиной возвращается к себе в постель, уже заново застеленную домоправительницей, Эдвард занимает белое кресло у окна. По виду не скажешь, что он присутствует в реальности.

— Лучше будет, если кто-то ляжет с ребенком. Так он быстрее согреется, — советует доктор.

— Я лягу, — без лишних раздумий отвечаю, направляясь к кровати. Нижняя часть моего костюма мокрая, поэтому имеет смысл снять её. Абсолютно не стесняясь Флинна, стягиваю штаны, забираясь под одеяло к Джерому. Тактичный доктор отворачивается, переговариваясь о чем-то с Марленой. Как выясняется, речь идет о теплом супе и чае, когда малыш проснется.

— Ребенок очнется в течение десяти-двенадцати часов. Не больше, — напоследок сообщает пришедший.

— Не больше… — тихо повторяю за ним, целуя лоб белокурого мальчика. Это вызывает в докторе новые вопросы, но их он держит при себе.

— Мистер Каллен, — мужчина поворачивается к окну, обращаясь напрямик к хозяину.

Тот поднимается, указывая на дверь.

Не говоря больше ни слова, оба выходят.

— Он поправится, — нежно глядя на мальчика, убеждает Марлена.

— Конечно, поправится, — я выдавливаю улыбку, гладя щечку малыша, — и очень быстро.

Домоправительница кивает и, задержавшись ещё на полминуты, тоже покидает комнату.

Мы с малышом остаемся вдвоем.

— Мой ангел, — я покрепче прижимаю к себе ребенка, вдыхая его характерный запах и ощущая, как теплеет внутри. Джером действительно ангел. Маленький, безвинный, невыразимо прекрасный грустный ангелочек.

Только сейчас, только теперь понимаю, что люблю его. Люблю мальчика, кардинально поменявшего мою жизнь к лучшему. Изменившему все принципы и приоритеты. Показав, что мир все-таки не так плох, как изначально кажется.

Я люблю Джерома.

И сделаю все, чтобы он был счастлив.

Любой ценой.

Наверное, я все-таки заснула.

В комнате чуть темнее, чем раньше, а Джером гораздо теплее, чем мне помнится. Мой малыш согревается. Все хорошо.

Расслабленно вздохнув, посильнее обхватываю маленькое детское тельце. Материя пижамы невероятно приятная для кожи.

Нежный запах заполняет легкие, успокаивая не хуже любых убеждений.

Чуть-чуть пододвигаюсь, оставляя на лбу ребенка поцелуй. Ровная кожа уже не такая бледная, как раньше — кровь вернулась. Слава богу.

Тишина и полумрак детской, едва я отвожу глаза от Джерома, выделяют ещё одного человека, присутствующего тут.

На белом кресле, развернутом к окну, восседает Эдвард Каллен. В той же одежде, с той же прической, закинув ногу на ногу и расположив руки на подлокотниках. Его глаза полуприкрыты.

Пока я разглядываю моего похитителя, ни одна мышца на лице мужчины не двигается. Наверное, поэтому его голос, прозвучавший так неожиданно, немного пугает меня.

— Спи, — произносит он, — это у тебя лучше всего получается.

Стараясь проигнорировать подобные слова, сказанные с незамаскированным ядом, перевожу начинающийся диалог на другую тему.

— Он уже теплый, — нежно смотрю на белокурое создание, поглаживая его волосы.

— Значит, у тебя уже есть повод уйти?

— У меня есть повод остаться, — поправляю одеяло, когда произношу это.

Глаза Каллена раскрываются, голова поворачивается ко мне.

— Насколько? — вопрос задан с безразличной интонацией, но поблескивающие малахиты намекают, что все не так просто.

Пару секунд раздумываю над ответом.

— Насколько понадобится.

Вздыхая, Эдвард занимает прежнюю позицию, откидываясь на спинку кресла.

Тоже замолкаю. Есть ли смысл что-нибудь говорить?

Смотрю на Джерома. На мельчайшие детали его лица. Ищу что-то… сама не знаю, что. Попросту не могу оторваться. И не хочу.

— Белла… — голос Эдварда становится самым громким звуком в комнате. На этот раз он без доли яда, — … уйди.

Медленно качаю головой, даже не думая о таком варианте. Вчера я ушла. Что из этого получилось, можно наблюдать сегодня. Утешает лишь мысль, что теперь с малышом все будет хорошо. Я никому и никогда более не позволю его обидеть.

— У меня есть право остаться, — я бормочу, не до конца уверенная в своей правоте, но яро желающая получить эту самую веру. На какую гору мне за ней отправляться? Какие океаны переплывать?

Тонкими паутинными ниточками молчание пронзает помещение. Снова.

Закрываю глаза, подумывая над тем, чтобы ещё немного подремать с мальчиком. Тепло, выделяемое его телом и моим собственным, способствует расслаблению.

Я слышу тихонькое поскрипывание ковролина. Приоткрываю один глаз, следя за происходящим.

Эдвард, поднявшись с кресла, почти вплотную подступает к окну. Чересчур внимательно, почти зачарованно смотрит на снежинки, кружащиеся за толстыми стеклами.

Его губы трогает подобие печальной улыбки.

— Зима — лучшая пора года, — произносит он. Теперь бархатный баритон кажется частью образовавшейся тишины.

— Зимой холодно, — не соглашаюсь, подтягивая повыше край одеяла.