АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Тихо, — мои порывы вырваться, мои отчаянные бормотания спаситель словно бы не замечает, — тебе понравится то, что я предложу, Изабелла. Ты не пожалеешь, что осталась жива.

Воспротивиться не успеваю: целует меня. Наклоняется, откинув с пути мешающие волосы, и целует. Не сказать, чтобы с нежностью, но и грубости здесь нет. Несочетаемое в сочетаемом.

— Теперь ты моя…

В комнате, оказавшейся следующей за той, в которой я очнулась — с раскрытыми окнами, — накрыт стол. Большой круглый деревянный стол, судя по виду, из самой дорогой антикварной лавки. На его столешнице великолепно отполированное темно-бордовое покрытие, ножки причудливым образом оплетены чем-то вроде плюща, вырезанного из всего того же дерева, а полукруглый узор, отдающий римскими традициями, изрезал его основу.

Я настолько поражена неожиданно открывшимся видом, что останавливаюсь, так и не переступив порог. Молчу.

На столе есть все, чего только можно пожелать, — начиная от моей некогда любимой куриной грудки под сыром Дор Блю и заканчивая сладкими картофельными пирожками, изготовлявшимися исключительно по рецепту моей бабушки и исключительно моей матерью. Я еще больше убеждаюсь, что что-то здесь не так, потому что сия семейная технология за пределы нашего дома ни разу не выходила. Они не могут быть здесь, эти пирожки. Мне снится.

— Ответ «не голодна» не принимается, — сообщает из-за моей спины знакомый голос, — попробуй и не останешься равнодушной.

— Там отрава? — изгибаю бровь, ощущая, как слипаются в пестрый комочек мозги. У меня уже ни версий, ни теорий, у меня вообще ничего нет. Я не понимаю, что происходит.

— Я собрал твои размозженные кости, Изабелла. И после таких трудов убивать?.. — саркастически усмехаются в ответ.

Я делаю глубокий вдох, мотнув головой. Пересиливаю себя.

— Ты хочешь меня накормить?

— И поговорить, — утверждает он, кивая моим словам, — садись за стол.

Лишь принимая в расчет, что хуже уже некуда, а так есть хотя бы минимальная возможность каких-то объяснений, я соглашаюсь. Переступаю через себя и одновременно невысокий порог, заходя в «столовую». В комнате, пусть и большой, пусть и белой, нет ничего, кроме стола и двух стульев. Даже окон нет.

Я сижу слева. У меня тарелка с красным ободком и чудесно прорисованными алыми огоньками пламени в центре. Слева вилка, справа нож. В небольшом отдалении от них пустой пузатый бокал с настолько тонкими стенками, что от одного движения разобьется. Совсем не под стать старинным, которыми самими можно было что-нибудь разбить.

Я сижу слева, и вид на хозяина званного обеда открывается наилучший. Я снова смотрю на него, снова помечаю в памяти внешность, признавая, что симпатичен куда более, чем показалось вначале. И, что странно, ощущаю как покалывают, становясь горячее, губы. Они еще помнят этот неожиданный поцелуй пару минут назад. И то, как обладатель рубинового перстня отстранился, тоже. Слишком быстро…

— Бери все, что хочешь, — милостиво позволяет мужчина. Сам и движения навстречу пище не совершает.

Не глядя на пугающие обстоятельства, желудок предательски урчит. У него одно желание, и я это желание, как бы воплотила в жизнь и чье-то предсмертное, исполняю. Беру кусочек курицы и два клубня картофеля. Лепешку, посыпанную тмином, разрываю надвое. Здесь же в белой чашечке маринара. Достойный, дорогой и сытный обед, за который я бы заплатила в ресторане, по меньшей мере, долларов пятьдесят.

Вкусно.

— Если это безвредно, почему ты не ешь?

— Я не голоден.

Исчерпывающе. Мне ответить на такое нечего, и я безмолвно продолжаю трапезу. Курица нежная, приправы острые, Дор Блю дополняет блюдо своим незабываемым вкусом, а маринара идеально объединяет все его составляющие.

Наверное, поэтому я ем быстрее, чем обычно. Тарелка неутешительно пустеет, но взять добавки не решаюсь.

— Вина, Изабелла? — галантно предлагает мой собеседник, выудив черт знает откуда открытую бутылку с красным полусладким. Таким, как я люблю.

Я мнусь.

— По ту сторону земли тоже пьют?

— Пьют везде, — примирительно замечает он, — ну так как, попробуешь?

— Вполне.

Он наливает в мой бокал необходимое количество багровой жидкости — точь-в-точь венозная кровь, — не умудряясь и капли пролить. Убедившись, что вина достаточно, возвращается на свое место.

Я делаю первый глоток и смелею. Почти сразу же.

— Объясни мне, — с места в карьер, отказавшись выжидать более-менее подходящего случая, требую я.

Мужчина в удивлении изгибает красиво очерченную бровь.

— Что именно?

— Кто ты такой.

По усмешке, проскользнувшей на губах, по налившимся одобрением сапфирам мне видно, что он доволен таким вопросом. Что его он ждал, как бы парадоксально такое ни звучало. Сомневаюсь, что ждать он в состоянии в принципе. Хоть чего-нибудь.

— Выпей еще, и я расскажу.

Совет дельный. Вина, находящегося в бокале, не хватит, чтобы споить меня, но достаточно, дабы успокоить. А спокойствие подразумевает здоровые суждения и трезвую голову.

Вместо глотка делаю сразу два. Потом еще один, заключительный. Оставляю бокал пустым и обращаюсь во внимание. Интерес зиждется, но слишком маленький, чтобы завладеть сознанием. Пока так, маячит на горизонте: не больше, не меньше.

— Для начала, Изабелла, я хочу, чтобы ты забыла все, что прежде слышала, — сообщает Сапфировый, выпрямившись на своем стуле и уложив ладони на стол. В привлекающем, зазывающем жесте, но серьезном. Деловом.

Он смеется надо мной и одновременно призывает к собранности. Ближе ко мне в его взгляде блестят предупреждающие огоньки, а за ними, далеко-далеко, в самой глубине, меряют шагами дозволенную площадь смешинки.

У мужчины меняется голос. Он наполняется сладостью, томностью и, чего уж точно не лишен, вкрадчивостью. Любой, с кем заговорят таким голосом, отдаст все на свете, чтобы и дальше его слышать. Это нечто вроде воя сирен, я понимаю. Я теперь знаю, что ощущали те моряки…

— Забыть что?.. — насилу выдавливаю, прикусив губу. Он чуть щурится, почти по-звериному, от этого моего действия.

— Россказни и сказки. То, чего ты не видишь, не обязательно не существует. Мы тому пример.

Я затаиваю дыхание, нахмурившись:

— Кто «вы»?

— Вы зовете их своим словом, которое совершенно не обрисовывает ситуацию как следует, — устало сообщают мне, едва не закатив глаза от отвращения. Кажется, под его скулами подергиваются желваки, — «вампиры».

Брезгливо, будто ругательство, произносит. Только не плюет еще на пол.

Я фыркаю, подавившись смехом.

При одном лишь упоминании «вампиров» представляется прежде любимый мультик о Графе Дракуле и Сказочном Королевстве, что пересматривала миллион раз, и то, с каким остервенением злобный маленький упыреныш кидался на пушистых зайцев, сбегающих по холму от его замка. Он был смешон, безобразен и совершенно не страшен. Он — плод фантазии, не более. Для любого здравомыслящего человека, к которым я, не глядя на все, что было, пока еще себя отношу.