АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Что?..

— Лейкемия. Шансов — ноль. Даже если бы твой благоверный купил ей парочку новых литров крови.

Этими словами перерезают последние канаты к моему сердцу. Вздрогнув, оно дергается, с грохотом падая вниз. На тысячу, на миллион осколков разбивается. А перед глазами лицо Мэйбл. Ее личико с красными губками и теплыми щечками… с улыбкой.

— Ты лжешь…

— Можешь усомниться, это твое право. Но если я окажусь прав, пожалеешь же, Белла, — он многозначительно кивает мне. Сапфиры горят.

— И как же ты ее спасешь? — с издевкой интересуюсь я. Плюю ему в лицо эту фразу.

— Так же, как тебя, — Эдвард пожимает плечами. Раз — и щелкает пальцами. Раз — и перстень выпускает наружу туман. Излечивающий любые раны… мою изломанную спину излечил. Справится с чем угодно?.. О да!

У меня пересыхает в горле. Перепутье перед смертью худшее, что может быть. Нельзя принимать решение в последний момент, из крайности. Взвешенности хоть каплю… трезвости…

Господи…

— Откуда у меня основания верить тебе?

— Нет оснований. Положись на материнское чутье и сделай так, как будет лучше, — советует он.

— Гарантий нет…

— Никаких. Разве что легенда, — он изгибает бровь, припоминая точный текст, а потом произносит медленным, размеренным голосом. Достойным демона. — За три капли крови Богини Хладный обязуется исполнить три желания. Ее кровь — гарантия его жизни. Вечной, Изабелла. Но если хоть одно не исполнено… если прореха… о вечности не может идти и речи.

— У тебя тоже нет выбора, — неожиданно для себя усмехнувшись, шепчу. Слезы чуть приостанавливаются. Свет есть. Даже если не для меня, но есть. Для девочки…

Эдвард не отвечает — не признается. Но по услышанному мне достаточно информации, дабы сделать вывод. Все очень четко и слаженно. Разговор идет о его существовании — он не допустит проблем. Он устранит все, что нужно, он заберет мою жизнь, и он… спасет Мэйбл. Это его условие.

Гордо подняв голову, сделав глубокий, расправляющий легкие вдох, я встаю на ноги. Не держусь, не падаю, не плачу. Встаю с достоинством. С честью — не жертвы, не рабыни. Я его партнер.

— Мое третье желание, Эдвард, — говорю без дрожи, без смущения в голосе. Уверенно и точно, как следует, — чтобы ты позаботился о моей дочери и не допустил ее смерти. Потому что если ты этого не сделаешь, ты тоже не жилец. Ты знаешь.

Мужчина немного удивлен, мне заметно. Он смотрит с неким подобием на гордость. За меня? Не знаю. Это уже неважно.

— Ты обещаешь? — заканчиваю я.

Сапфиры наполняются клятвенным блеском долга. В них не туман, не похоть и не угроза. В них смеха нет. В них честность.

— Обещаю, Изабелла. Твое третье желание будет исполнено.

Судорожно вздохнув, я киваю. Благодарно, чинно. И, полуприкрыв глаза, отступаю на шаг назад.

Заметив внимание Эдварда, впускаю в мысли всю картинку из сна, увиденную этим утром — моим последним. Не упускаю ни единой подробности, ни единого момента. С выверенной точностью обращаю его взгляд на каждую мелочь. На каждую травинку.

— Это возле Невады, в паре километров от границы штата. Там пару ферм… эта третья. «Сиреневые дали».

— Я знаю, — спокойно кивает мне он.

Знает?..

— Сон… сон ты?.. Ты итак знал!

Краешком губ Хладный улыбается. Впервые при мне открыто признает услышанное.

— Верно, Изабелла. Обойдемся без осуждений.

И ждать больше не намерен. Дает мне полминуты на то, чтобы собраться, а потом кивает на софу. Уговаривает присесть обратно.

Сердце бешено колотится в груди, голова болит, кровь шумит в ушах, но я вижу и слышу все, что происходит. Не глядя на дрожь, на боль, на тяжесть… я думаю лишь о дочери. Я хочу умереть с мыслью о ней. Уже плевать кто и что видел, слышал, знал. Это явно не то, о чем стоит говорить в последние несколько минут земного существования.

Эдвард садится рядом со мной, окутав своим плохо слышным парфюмом. Он привлекает меня к себе, к свитеру с катышками, и смотрит прямо в глаза нестрашными, добрыми сапфирами. Убаюкивающими. Успокаивающими.

Не прикасается к моим пальцам, что сразу холодеют от этого взгляда, а сначала проводит линию по губам, расслабляя. Потом по груди — легонько, без намеков — за эти дни я так и не надела одежды.

Не играет, не тянет время. Облегчает мою участь…

— Ничего не бойся, Изабелла, — неслышным шепотом говорит мне, добираясь, наконец, до столь желанной цели. Мягко целует, едва коснувшись губами безымянного пальца.

Я не чувствую укола. Я не чувствую боли. И не чувствую, чего боялась больше всего, что умираю.

Передо мной, время от времени сменяя друг друга, два лица — Эдварда и Мэйбл. Карие и сапфировые глаза. Синие и розовые губы. И крохотные улыбки… у обоих.

А потом мне слышится слово. Я не знаю почему, я не знаю в какой именно момент — может быть это просто галлюцинации от потери крови.

Но смысл этого одного слова неиссякаемо велик и невероятно глубок. Не «Богиня» оно и не «Изабелла», а кое-что другое: Пташка. Его произносят исключительно обо мне, в контексте с другими: Пташка, Птица и птенец — их трое. И почему-то мне кажется, что историю о них я уже где-то слышала.

У камина. С синим дымком у решетки. Обнимая ледяные твердые ладони…