АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Пусти… — бормочу, отталкивая его руки, — пусти, мне нужно, я хочу…

Он даже не слушает. Он, резким движением оторвав меня от пола, садит на диван, больно дернув сережку, откидывая с лица волосы.

Сапфирами пригвождает к месту и заставляет сосредоточиться на себе. Посмотреть в глаза.

— Тебе никуда не надо, — спокойно, истребив в голове все ненужное, уверяет — единственное, что тебе надо, это озвучить желание. И предоставить мне кровь.

При его словах во мне все заходится синим пламенем. Испепеляет, расчленяет душу.

— Мэйбл… я видела Мэйбл… — стону, стиснув побелевшими пальцами его каменные ладони, — мне надо к ней… я хочу к ней…

Обладатель рубинового перстня хмурится, но не слишком заметно. Скорее из-за моих слов, чем из-за состояния.

— Исполни обещание, и ты свободна, — в конце концов, говорит он. Не дрогнув ни единой мышцей. Выражение на лице не меняется. А вот я настораживаюсь…

— Зачем она тебе? — спрашиваю, обхватывая ладонями колени. Отодвигаюсь от него. Сейчас мне холодно рядом с Эдвардом.

— В договор не входили объяснения.

— Я их требую…

— Требовать — не про твою честь, — осаждают. Достаточно грубо, с явным намеком и без разъяснений понятной угрозой.

Я стискиваю зубы. Я смотрю на человека, которому хотела отдаться без остатка, как на врага. При одной лишь мысли о дочери начинаю его ненавидеть за этот плен. За эти дни… удовольствия.

— Про мою честь не озвучивать третьего желания, — с дрожью заявляю, проглотив ком в горле, — пока ты не расскажешь.

— Не дождешься, — с лже-дружелюбием обещает Эдвард. Расслабляется на диване, с немигающим, замороженным взглядом изучая стену. Словно бы видит часы в другой комнате.

— Ты не дождешься, — забыв про робость, говорю я. Убедившись, что ноги меня слушаются, встаю, не держась даже за спинку софы. Хочу идти, куда — пока неизвестно. Но конечный пункт ясен.

Эдвард без лишних телодвижений, с абсолютно отсутствующим, умиротворенным выражением лица наблюдает за моими горе-действиями. Однако как только совершаю первый шаг в направлении двери — самый тяжелый, — все же щелкает пальцем. И этот щелчок вкратце, зато вполне доступно, обрисовывает всю безнадежность моего положения.

Я понимаю, что не уйду отсюда еще до того, как синий туман вовлекает в свой плен, возвращая на прежнее место. На диван — на удивление мягко. Не толкает, не торопит… будто сама иду обратно.

Слезы каскадом катятся по лицу, пальцы сжимаются, дрожат, а дыхание и вовсе ни к черту. Я всерьез боюсь закончить свою жизнь из-за удушья прежде, чем кто-либо или что-либо еще до меня доберется.

— Что со мной будет, если ты выпьешь?.. — неслышно спрашиваю, но знаю, что ответ получу. В любом случае — даже если просто подумаю.

Каллен изящно поднимается с подушек, становясь прямо передо мной. На нем бордовый свитер с катышками, черные штаны, те же ботинки — только плаща нет. Плаща, как у Графа Дракулы — с высоким воротом.

Я больше не сомневаюсь в рассказанной истории…

— Жизнь Хладного стоит три капли крови, Изабелла, — докладывает он, блеснув глазами. По сапфирам медленно расползается пугающий своей чернотой мрак.

Я хочу закрыть глаза и не видеть этого — не видеть его таким, — но не могу. Они не слушаются. Они хотят встречать смерть лицом к лицу.

— И моя тоже… — прихожу к неутешительному выводу, подавившись очередным всхлипом.

Эдварду не нужно кивать. По его лицу все вполне понятно. Предельно.

— Мой яд убьет тебя, едва проникнет с клыков в кровь. Но либо ты, либо я, Богиня. И не говори, что на моем месте поступила бы по-другому.

Мне впервые становится до такой степени холодно. Будто бы лежу в снегу, будто бы умираю под его покрывалом… будто бы обливают ледяной водой, одновременно замораживая. Будто бы запирают в холодильной камере. А на деле Эдвард всего лишь стоит ко мне на шаг ближе прежнего.

Хладный.

— Я не одна, — предпринимаю последнюю попытку, не надеясь на его жалость, но хотя бы пробуя. Я не выйду отсюда. Я здесь останусь — с желанием или без. Это теперь ясно как день. И то, зачем были все эти божественные ночи… он притупил мое внимание. Он оставил меня себе. Он бы никогда не дал мне уйти — цена велика.

— Родственнички переживут. Ты не думала о них, когда сигала с моста, — он высокомерно вздергивает подбородок, скалясь. Дьявол. Демон. Кровососущая тварь…

Я с болью вспоминаю тот вечер, понимая, что потеряла. Не жизнь, нет. Жизнь не имеет ценности, если нет ради кого жить.

Я потеряла дочь. Сон-видение, в котором содержалась подсказка, запоздал на три с половиной дня… а я на три с половиной дня поспешила. Я продала душу, себя и свою девочку за три капли крови.

— Если я не назову желание, ты все равно умрешь…

Эдвард щурится.

— Не имею ни малейшего представления, что будет, если не назовешь. Но ты в любом случае останешься со мной. Второе желание, помнишь? Сама попросилась в рабство.

Он улыбается мне. Той же улыбкой, той же дьявольской ухмылкой… черной. Черной, как ночь.

Я смотрю на него с ненавистью. С не скрытой, с очевидной, с осязаемой ненавистью. Пусть ею подавится. Пусть от нее задохнется.

— Ты чудовище!

Обладатель рубинового перстня склабится:

— Спасибо, Богиня.

Я опускаю голову. Я знаю, что будет дальше, и знаю, чем все кончится.

Но теперь страшно — парадоксально, что не было, когда летела с моста, и сейчас, когда никакой боли не будет. Он поцелует меня и заберет то, что хочет. Высосет через палец, через три алых капли, душу. Ради этого собирал меня по частям, тащил от моста и пытался отговорить прыгать с него…

Не пришла бы, все могло быть по-другому. Всего на минуту помедлить и…

— Ладно, Изабелла, — мужчина складывает руки на груди, возвышаясь передо мной неприступной горой. Инстинктивно заставляет сжаться в комочек, хотя очень не хочется, — я даю тебе последний шанс.

Гляжу на него с сарказмом. С остатками утерянной гордости и каплей, всего каплей, но в которой вся моя жизнь, надеждой.

Отпустит?..

— Тебя уже ничто не спасет, — опровергая последнее, во что верила, докладывает Эдвард. Убивает взглядом, обрисовывая истину в ясном свете, — но твоего ребенка еще можно вытащить. У тебя осталось желание.

Я низко опускаю голову. Я чувствую такую слабость, такую безнадежность, что хочется выть. Как же страшно умирать… и как на самом деле хороша может быть жизнь, сам факт ее существования. Смешно, что понимаю это лишь теперь.

— Ты убьешь ее, — бормочу, не усомнившись ни на секунду в своей истине. Не могу даже мысли допустить видеть Эдварда рядом с малышкой. Лучше Карлайл. Лучше его пассия. Лучше кто угодно. С ними у нее будет хоть шанс.

— Она и так умрет.

Я хочу сделать вид, что не услышала, но не могу. До крови кусаю губы, подняв на него голову. Взглянув в глаза.