АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Я придумала, — едва входит, сообщаю я.

Хмурый Сапфир с интересом оглядывается влево, где я стою.

— Желание?

— Да.

— Я слушаю.

— Ты, — произношу четко, не скрыв звучание ни одной буквы, — ты не должен бросать меня. Останься.

Ладонь с перстнем сжимается в кулак. Ужасающий по сокрытой внутри силе.

— Хочешь меня в рабство? — синеватые губы страшно скалятся.

— Хочу тебя себе, — объясняюсь, с неожиданной смелостью прижимаясь к Хладному, — в рабстве буду я…

Он задумывается. Я с трудом замечаю это по проскользнувшему отпечатку морщин на лбу и малость потерявшим сосредоточенность в реальности глазам… но ситуация стабилизируется очень быстро.

— Это второе желание, верно? — подводит итог, пальцами пробравшись немного ниже моей талии.

— Да. Мое второе желание, — уверяю, опять же, ни о чем не подумав, лишь возрадовавшись такому благополучному стечению обстоятельств, — я сказала.

За свою сговорчивость, за свою быстроту получаю награду в виде очередного сумасшедшего оргазма, вспарывающего вены обжигающей кровью, и небольшой перерыв до утра.

— В восемь ноль-ноль завтра ты скажешь мне последнее, третье желание, — на ухо шепчет мне Эдвард, когда по привычке обвиваюсь вокруг него, не жалея тело, уже привыкшее не мерзнуть во время таких объятий — тем более после достойного разогрева.

— М-м-м… — недовольно хнычу, зарывшись носом в его шею.

— Именно так, Изабелла, — не принимает отказов он. Голос суровеет, — завтра я намерен забрать свою награду. Пришел срок.

Я соблазнительно улыбаюсь, представив в голове эту картинку. Играя ей.

Его зубы — белые, ровные, ошеломительно красивые — касаются моей кожи, пробивая ее и аккуратными, нежными движениями, как и язык при поцелуях, забирают себе причитающееся. Соленовато-мателлическое, жидкое, бордовое… это нормально, что меня возбуждает подобное будущее?

Но Эдвард останавливает, не дав насладиться. Обрывает, как ребенка, на полумысли.

— Спи немедленно. Иначе я за себя не ручаюсь.

Милая угроза. Я улыбаюсь, признавая поражение. Он тот, кому хочется сдаться. Кому хочется принадлежать — полностью, абсолютно. И кем-кем, а исключением стать мне явно не дано.

— Как скажешь, Хладный, — закрываю глаза, — только вот сон…

— Сон будет, — обещают мне, оборвав, — спи и увидишь.

Я расслабляюсь, аккуратно перебирая в голове маленькие идеи о будущем, последнем желании. Особо важном для него и особо торопливом. У нас есть какое-то время?.. О каком сроке речь?

Но ничего не спрашиваю. А он ничего не отвечает.

Мы оба ждем утра, чтобы эпопея добралась до кульминации.

Но утро приносит кое-что большее, чем необходимость озвучить желание. Оно меняет мои приоритеты.

Карие глаза. Мои карие глаза. С моими пушистыми черными ресницами, закрученными больше положенного. С моими бровями — тонкими, будто специально выщипанными под определенную форму. И моими волосами. Длинными — до пояса. Шелковистыми, с вьющимися кончиками.

Разве что цвет не мой — темно-бронзовый, не каштановый, — как у папы. И хвостик, в который собраны, тоже не от меня — я ненавижу заплетать волосы с самого детства.

Но этот ангелочек, так или иначе, наполовину или больше принадлежит мне. Я вижу это по проскальзывающим на лице выражениям, я замечаю это по губам… тем самым губам, что видела всего три дня за всю жизнь, но которые полюбила больше этой самой жизни.

Они смешно причмокивали, сося молоко. Они вдохновляли меня, они заставляли меня улыбаться… ее губы — губы ангелочка, губы дочери — мои. Карлайлу до них не добраться…

Я привстаю на цыпочках, всматриваясь в лицо малышки, в ее тельце, в ее движения, которые до боли знакомы почему-то… и то, как она улыбается, то, как появляются ямочки на ее щечках — красавица! Я не могу налюбоваться. Я задыхаюсь от желания прижать ее к себе, как там, в роддоме. Защитить. Растворить в себе. Забрать обратно. Вернуть.

И показать, как сильно мамочка ее любит… как она пыталась найти ее. И сколько плакала, когда поняла, что все безнадежно.

Я бы позвала ее, но не знаю имени. Я бы окликнула ее, но боюсь испугать. И я бы побежала к ней — куда угодно, даже по углям, по камням, по острым зубьям, — но не могу двинуться с места. Меня держат. Крепче, чем я бы держала ее, если бы смогла взять на руки.

— Мэйбл… — напевает ветер. Опускается ко мне, окутывает меня туманом, забирается под кожу. И снова:

— Мэйбл.

Я с трудом вдыхаю, стараясь не потерять малышку из виду. Господи, ну почему же, почему же она меня не замечает?..

— Мэйбл, — эхом отзываюсь ветру, шумно сглотнув, — моя девочка…

Прозрачный воздух тонкой струйкой, заметной даже никчемному человеческому взгляду, взвивается вверх. Привлекает внимание к пейзажу.

Я на мгновенье, нехотя, отрываюсь от дочки, оглядевшись.

Водонапорная башня-тыква. Сиреневые цветы на лугу — цветут каждый май. Поле — ровное, прямо поляна. И красный мерседес с царапиной на лобовом стекле за углом большого кирпичного дома.

Машина Карлайла…

Задохнувшись, я верчу головой в разные стороны, отыскивая все недостающие элементы картинки: густой лес с шумящими соснами, журчащий за бугорком в паре метров ручеек и табличку с полустертой надписью… с названием фермы.

Это место мы посещали трижды. Один раз — во время моей беременности.

Они здесь. Вот где они. Они укрылись на этой ферме… арендованной, частной… мы были там с отцом. Мы прочесали все дома в округе… они вернулись? Они вернулись на эту ферму!

С отчаяньем зацепив глазами дочь, я, смаргивая мешающую обзору соленую влагу, тщетно начинаю кричать ее имя. Звать ее.

Но малышка как резвилась рядом с большими розовыми кустами, так и резвится. Ей невдомек, что я надрываюсь здесь… что я нашла ее! Спустя столько времени нашла там, где даже не надеялась.

— Мэйбл! Мэйбл! — беспочвенны попытки вырваться, убежать — объятья сзади крепкие. И пальцы длинные… и туман… туман синий.

Взвизгнув до того, что дрожат барабанные перепонки, я подскакиваю на своем месте, резко распахнув глаза. Но ни поля, ни леса, ни цветов, ни машины… белые стены. Белые стены чужой квартиры! С электронным календарем в спальне напротив!

Тщетно стараясь отдышаться от чересчур живого сна, я одновременно пытаюсь предпринять хоть какие-то действия. Опираюсь руками на диван, ползу вверх, стремясь позже встать. Прикидываю в голове план действий. Пытаюсь как можно точнее запомнить картинку, увиденную во сне.

Мэйбл…

— Уймись! — грубо останавливают меня, когда, всхлипнув, ничком валюсь на холодный пол, не рассчитав расстояние между подушками. Всхлипы не считают чем-то важным, не заостряют на них внимание. Исключительно хозяйский интерес к зверюшке.