АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Раз в жизни нужна. Твоя.

Сапфиры снова на моем лице. Они втягивают в себя, засасывают, как в болото. Проникают в самые дебри, не давая сказать ничего, что не желают услышать.

Не дремлют и пальцы. Мне хочется хныкать от того, что существует возможность потерять их прикосновения.

— Моя?..

— Именно, — он медленно выдыхает, сухими, но оттого не менее желанными губами, полукругом очерчивая мою шею, — у каждого Хладного есть своя Богиня, Изабелла. Ты — моя.

Он больше не щелкал пальцами, я вижу. И тумана больше не было, и его одурманивающего действия… но я все равно ощущаю себя словно бы в гуще серой клейкой массы. К размышлениям больше не способна после его слов. После тона. После вида.

Пусть все горит в Аду! Если я — Богиня, то имею полное право отдаться Богу. На любых его условиях.

— Бери, — уверенно вытянув вперед ладонь, позволяю я. Приподнимаю безымянный палец — тот самый, что прежде носил кольцо Карлайла.

Мой жест, как и мое решение, Сапфировый встречает с потрясающей улыбкой. Через его демонский вид пробивается по-настоящему ангельская красота. Я себя окончательно теряю.

— Позже, Изабелла, — мягко поцеловав предложенный палец и легонько-легонько, так, что даже и не чувствую сразу, проведя по нему зубами, утешает он. — Но ты должна пообещать мне. Дать слово.

Я согласно, ни на мгновенье не сомневаясь, киваю.

— Я даю слово, — не даю ему усомниться в себе, — исполняй три желания. Первое тебе известно.

Он хмыкает, позволяя взгляду затянуться черной пеленой. Похотливой до ужаса.

И с уверенностью, со знанием достойного любовника, опускается руками на мои бедра.

— Договор заключен, Богиня. Как скажешь.

Я провожу в доме Хладного — Эдварда, как теперь известно, — два дня, если верить электронному календарю. Из всей обстановки, помимо стола, двух стульев и кожаной темно-бордовой софы, которую удалось обнаружить за третьей и последней в непонятном белом жилище дверью, он единственный похож на нечто земное, человеческое.

Я не могу до конца понять, жива все-таки или нет, но особо не задумываюсь над этим вопросом. Каждое мое утро начинается с потрясающего секса с мужчиной — человек он, Бог, Дьявол или подобие кровососущей твари из древних легенд — неважно. Тело у него бесподобно, объятья крепки, а действия, движения — уверенны и тонко просчитаны. Рядом с ним я оживаю. Рядом с ним я дышу.

В течение дня я ем то, чем он меня угощает. И, на удивление, это исключительно то, что я люблю. Вафли по-венски, паста с брушеттой, равиоли с сыром… он поражает своей проницательностью. И я начинаю подозревать, что читает мысли, потому что невозможно узнать про меня столько, не будучи знакомым со мной близко. Разве что душа Карлайла вселилась в него, но это навряд ли. Мой муж не был таким внимательным и никогда не стал бы. А Эдвард является чем-то невероятным с самого начала. Загробная ли это жизнь или земная, но я не знаю, чем заслужила такую награду. Он великолепен.

Вечер — все тот же секс. Я пользуюсь открытием про мысли, что он будто бы читает, намеренно загоняя в голову миллионы теснящихся там образом (не думала, что окажусь настолько падшей женщиной) и заводя его до предела. Ни один раз из всех многочисленных не приходится «списать в утиль», не дозволяется назвать неудачным… я получаю свое удовольствие, заставляющее сердце биться чаще, а он — свое. И мы оба довольны.

Каждый день, перед сном — а сплю я у него под боком, на широкой софе — предлагаю, как и в день разговора, свой палец. Призываю взять то, что обещал, и уже потом продолжать быть золотой рыбкой для меня, но Эдвард упрямо отказывается.

— Три желания, помнишь? Я должен тебе еще два.

Я улыбаюсь, подползая к нему ближе. Целую бледную грудь, пальцами разрисовывая ее невидимыми узорами.

— Ты исполнил уже больше, чем три…

— Они должны быть разными, — фыркает он. Останавливает мои пальцы, придерживая руки, чтобы хоть немного подумала, — секс уже не желание. Это данность.

— Всем бы такую данность…

— У тебя есть. Что еще? — нетерпелив, как всегда. Нетерпелив и немногословен. Но я не могу придумать, что еще бы хотела получить. Все мои желания до боли прозаичны и на уровне людских инстинктов сводятся к одному.

— Картофель-папасад на завтрашний обед? — выдавив максимальное, на что способна, нерешительно зову.

Шипя сквозь зубы, тот рявкает мне:

— Какие-то действия. Не еда, не вода, не квартира в центре города… то, что тебе важно. Что тебе очень хочется.

Я морщусь едва ли не от боли.

— Но мне ничего больше не надо, кроме этого…

Сапфиры темнеют. Недоволен. Зол.

— Тогда держи руки при себе, — и он откидывает мои пальцы. Безжалостно, даже не взглянув на тоненькую кожу, под которой в довольствии найдется все, что ему нужно.

Правда, к полуночи смягчается. Интересуется, какой сон бы я хотела увидеть.

Я переспрашиваю. Я не верю ему.

— Повелеваешь сновидениями?

— Всем, что у тебя в голове, — он хмыкает, — при должном усердии.

— Это будет считаться желанием?

— Нет. Но это поможет тебе о нем поразмыслить.

Я кусаю губу. Я задумываюсь.

— Мост той ночью. Мост, ты и машины внизу.

…Не стоит, наверное, рассказывать, что именно мне снится. Я вижу моего потрясающего Бога, я вижу мост и свой прыжок, во время которого что есть силы ударяюсь о железное ограждение трассы. Я вижу то, как Эдвард подходит и забирает меня на руки. Прижимает к себе, целует в лоб…

Он не подвел меня, все правда. Он слов на ветер не бросает.

Впрочем, по наступлении следующего утра, помня обо всем сделанном для меня, мужчина ставит вопрос ребром. Я не успеваю проснуться, а он уже поднимает меня с подушек, вынуждая сесть, и серьезным, опасным, пронизывающим взглядом озвучивает свое требование. Призывает проговорить второе, а за ним и третье желание.

— Если до полудня я не услышу их, ты больше меня не увидишь, — бездушно заявляет, сверкнув глазами. — Это последнее предупреждение, Изабелла.

И, демонстративно встав, покидает комнату, давая наглядно понять мне и на собственной шкуре, на реальном примере убедиться, что имеет ввиду. Даже еды не оставляет. Даже воды.

Крепко-накрепко закрывает дверь, повернув замок. Ни разу не оглядывается…

До назначенного времени — с шести тридцати утра — я лежу, свернувшись в комок. Дрожа в теплой, жаркой комнате, подключаю всю фантазию, какая найдется. Белые стены не способствуют творчеству.

Однако уже через час, может, чуть-чуть больше, понимаю, что действительно мне важно и нужно. Без чего тяжело дышать и очень больно существовать. До чертиков.

Так что к полудню, когда Эдвард возвращается, я встречаю его у двери с заранее заготовленной фразой.