АlshBetta - Созидая на краю рая [СИ]

Подходим к кабинету доктора Джеймса, и Эленика стучит в дверь, прося разрешения зайти. Усталый голос раздаётся из-за двери, давая нам это самое разрешение.

Неловко переступая порог, девушка топчется на месте, в то время как я прямиком прохожу к креслу напротив Джеймса и сажусь в него, со всей подобающей наглостью, лишь кивая на пресное приветствие мужчины. Дань традициям. Сказать «здравствуйте», а в душе послать на все четыре стороны. Как же мне это знакомо…

— Можете идти, Эленика, — Маслоу кивает медсестре, и та, кивнув в ответ, скрывается за дверью, в которую только что вошла.

— Добро пожаловать, Белла, — теперь он обращается непосредственно ко мне, и я безрадостно улыбаюсь ему, отвечая, словно эхом:

— Добрый день, Джеймс.

— Полагаю, сына вы уже видели?

Быстрый кивок, давящий комок рыданий внутри. Такое ощущение, что мне в вены ввели какое-то лекарство, способное отнять чувствительность. Это бесит, но не настолько, чтобы пытаться противостоять. Возможно, временная «заморозка» мне необходима, тем более, что эту ночь я снова проведу с Калленом…

И где та, убитая горем Белла? Где та смущающаяся и отчаянная девушка? Что от неё осталось после сегодняшнего? — разбитая, словно старая посуда и пустая оболочка.

— Я позвал вас, мисс, чтобы рассказать неутешительные новости, — он снова роется в каких-то бумагах на столе, говоря это.

— Эленика уже сказала мне, что шансов почти нет, — хмыкаю я. — Каково ваше мнение на это счёт?

— Нейтральное. В моей практике были случаи, когда дети с проблемой, вроде вашей, были оперативно прооперированы и вернулись к нормальному образу жизни.

— Сколько? — наверное, сегодня это мой любимый вопрос. Моя усталость и безразличие в глазах удивляют даже бесчувственного Джеймса. Он, не веря, смотрит на меня, ища подвох. Напрасно, он его не найдёт. Мне кажется, я умерла сегодня, в час ночи. В руках Каллена. Снова.

— Единицы, — считая, что может пробить меня этим, говорит он. Мужественно киваю, не придавая значения этим словам. Сейчас я будто сплю. Мне кажется, ничего из того, что происходит, не является реальностью. Наверное, скоро я пойму, что это не так и буду биться в истерике, но не сейчас. Сейчас я как льдина — такая же как Каллен. Наверное, это передаётся через половой контакт. Продукт быстрой заморозки — вот кто я такая.

— Белла, очнитесь же! — раздражённо произносит доктор Маслоу, теребя меня за руку. Перевожу на него пустые глаза. — Вы вообще осознаёте, что я говорю?

— Осознаю, — медленно и протяжно отвечаю я, сама не понимая, что именно осознаю — своё бессилие или беспечность медсестёр, которые только и могут, что утешать меня, а не возвращать к жизни моего ребёнка.

— Не осознаёте, — качает головой и хмурится Джеймс. — Жизнь Вашего сына висит на волоске. Завтра к утру его может не стать. Если он очнётся в течение завтрашнего дня — у него будет шанс поправиться, если нет — он умрёт.

В моей голове что-то щёлкает после этих слов. Громко и чётко. Сначала я обескуражено смотрю на доктора, и только потом, воспроизводя в голове весь наш диалог и включённые в него последние слова, понимаю, как мне на самом деле страшно. Словно от ледокола, моя оболочка рушится, и боль вырывается наружу, затемняя сознание. От собственных слов бросает то в холод то в жар, в голове ни одной посторонней мысли, ни чувства. Лишь одно-единственное стремление — спасти сына.

Осознаю теперь, какая я идиотка, что молчаливо выслушивала, что Тони умрёт. Готова рвать на себе волосы от собственного эгоизма и беспечности. Я сумасшедшая.

Эдвард Каллен — тиран, убийца, сволочь. Но он сделал так, чтобы моего ребёнка прооперировали, чтобы Энтони смог получить новое сердце. И теперь, когда я этого добилась, меня словно подменили. Ощущаю себя настолько никчёмной и ужасной матерью, что страх ледяными копьями вонзается во вновь оттаявшее сердце.

Вспоминаю, как люблю Тони; как хочу, чтобы он жил, чтобы он был счастлив; видеть его взрослеющим; побывать на его свадьбе, подержать на руках его детей… хочу подарить ему бесконечное и радостное будущее!

— Доктор Маслоу, что можно сделать? — отойдя от внезапного ступора, отчаянно гляжу на Джеймса, ожидая его ответа о том, что могу чем-то помочь своему мальчику.

— Ждать, мисс Мейсен, — понимая, что я очнулась от своего затмения, произносит он. — Нам остаётся только ждать. Это не Ваша битва, и не моя. Это битва Энтони. Если он к нам вернётся, значит, будет жить. Если нет — тут уж я ничего не могу поделать…

— Неужели нельзя на это как-то повлиять? — до сих пор призрачно верю в какую-то маленькую надежду, и не могу смириться с тем, что потеряю ребёнка.

— Мы делаем и делали всё возможное, Белла. Теперь, повторяю, остаётся только ждать…

— Ожидать смерти моего сына? — выкрикиваю, вскакивая с кресла, и устремляю убийственный взгляд на Джеймса. — У вас же у самого дети! Вы позволите им умереть? Будете сидеть и «ждать» их смерти?

— Мисс Мейсен, не вынуждайте меня снова вкалывать вам успокоительное, — хмыкает он, указывая на кресло. Не поддаюсь, все ещё стою и смотрю на него, часто дыша. — Садитесь, прошу Вас.

Качаю головой, желая услышать его ответ на мои изречения.

— Белла, в мировой статистике гарантия смерти взрослого от кардиогенного шока, — он делает акцент на последнем слове, — пятьдесят-девяносто процентов. В нашем случае речь идёт о маленьком ребёнке четырёх лет…

— То есть надеяться не на что? — слёзы вырываются наружу и текут по щекам. Доктора Маслоу это явно не смущает, потому что он продолжает, как ни в чём не бывало.

— Ну почему же, надежда есть всегда. Она, как говорится, умирает последней…

Рыдания накатывают после этих его слов, и, чувствуя слабость в коленях, всё же опускаюсь на кресло.

— А если откровенно, мисс Мейсен, — он складывает бумаги со стола в папку, подписывая какие-то из них своей размашистой подписью. — На Вашем месте следует готовиться к худшему…

— Вы сейчас говорите матери, чтобы она приняла смерть своего ребёнка! — отчаянно выкрикиваю я, понимая, как бессильна. — Вы отдаёте себе в этом отчёт?

— Мисс Мейсен, для того чтобы работать в сфере медицины, нужно иметь непоколебимое душевное состояние. У меня прямо сейчас в реанимационном отделении умирает три человека. Их родственники льют горькие слёзы, и я вынужден буду им сказать о том, что те, кого они любили — мертвы. Я — врач. Я вижу сотни смертей ежедневно. Если пропускать каждую через себя — никакого здоровья и трезвого разума не хватит. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть!

— Поздравляю вас, Вы потеряли человечность, — скупо и натянуто улыбаюсь ему насмешливой улыбкой, слабо хлопаю два-три раза в ладоши.