АlshBetta - Мужчина без чести [СИ]

— Т-ты?..

Присаживается на корточки перед ее ступеньками. Хмурится.

— Нельзя прерывать разговор таким образом, — отчитывает, как ребенка, недовольно глядя на погасший телефон, — а если бы ты была не дома? Ты же не сказала, куда ехать.

Белла морщится от этого тона и от той каши, что заварила. На глаза наворачиваются слезы, и Эдвард смягчается, завидев их:

— Что с тобой? Нужно в больницу?

От серых глаз, внутри которых искреннее беспокойство, Белле не по себе. Низко опуская голову, она громко всхлипывает. Дважды.

— Нет…

— А в чем дело? — Эдвард садится на ступеньки рядом. Он в синих джинсах и коричневой куртке поверх черного свитера. На ногах кожаные ботинки, а из правого кармана видна пара перчаток.

— Я ключи… — как маленький ребенок, хнычет девушка, кивая на рюкзак, — потеряла…

— Дубликат?..

— Нет. У хозяйки, наверное…

— Ты так расстроилась из-за ключей? — испуг Каллена ослабевает. В глазах растекается расслабление.

— Я не попаду домой, — сетует девушка, растерянная от его оптимизма, — здесь холодно, а моя одежда, деньги — все там…

Но улыбка с лица Эдварда не сходит. Только крепнет. Однако без насмешки, без язвительности. Это улыбка человека, который ожидал страшного, а получил — смешное.

— Ты как ребенок, dama, — заключает он. И обнимает ее, поглаживая волосы, — не плачь. Если ты говоришь мне правду и все дело только в ключах, ничего ужасного не случилось.

Только ощущая пальцами кожу Каллена, Белла понимает, как замерзла. Цепляется за него, за ворот куртки, свитера… и плачет. Только уже тихо, смущенно.

— И что мне делать?..

— Ну, для начала, неплохо бы под теплый душ, — замечая, как подрагивают ее пальцы, произносит Эдвард, — а потом чай. Зеленый, с медом.

— Где?.. — растерянно спрашивает мисс Свон. Не может сопоставить его слова с действительностью.

— У меня, — Эдвард поднимается, увлекая ее за собой следом и давая ответ. Закидывает рюкзак себе на плечо, не дожидаясь, пока она про него вспомнит, — пойдем.

…При свете фонарей с улицы, под толстым, но невесомым одеялом Белла, с преступной позволительностью овившись вокруг теплого Эдварда, улыбается. Эту ночь она не забудет. И то, что сделал для нее мужчина, тоже. Счастье, хоть так и может не показаться на первый взгляд, состоит из мелочей. И даже потеря дверных ключей может стать ключиком к его находке.

— Ты еще долго вспоминал мне эти ключи, — посмеивается Белла, когда Эдвард признается ей во взаимности недавно сказанного.

— Это было тем, что можно вспомнить…

— Давай оставим воспоминания на старость, а? — оптимистично предлагает девушка, поцеловав его подбородок. — Пока есть чудесная возможность наслаждаться настоящим.

— Оно не всегда… приятно, — Эдвард сглатывает, не желая портить момент, но коробясь всплывшей темой. Так будет и дальше? Все вокруг будет напоминать ему о Пиджаке?

— Мы это исправим, — с заботой отзывается девушка, погладив мужа по щеке, — и начнем уже завтра.

— Поможет ли начать?.. — неопределенно отзывается Каллен, хмурясь.

Его морщинки последнее, как и потеря хорошего настроения, чего хочется Белле. Проводя по ним своими теплыми пальчиками, она улыбается. Искренне и честно.

— О да, поможет. Я тебе обещаю.

Шестьсот шестьдесят два.

Шестьсот. Шестьдесят. Два.

А если коротко: 662 — истинное число Дьявола.

И это число, побуждающее лишь бежать прочь, не оглядываясь, украшает синюю дверь кабинета, куда мистеру Каллену предстоит войти меньше, чем через пятнадцать минут. На деревянной поверхности золотой кружок с пугающими цифрами хорошо сочетается с фамилией и именем принимающего доктора. Вернее, принимающей.

Ее зовут Кэролайн Сурс, и ей около сорока. Вчера, с сайта врачебных публикаций, фотография этой миловидной женщины с коротким черным каре, закругленным лицом и синими глазами с тонко подведенными черным карандашом бровями смотрела на него в упор. Вообще, на лица Эдвард никогда не мог похвастаться хорошей памятью, но это запомнил. И, похоже, раз и навсегда.

В коридоре холодно. В белом и пустом коридоре — время раннее, день рабочий — холодно. И плевать, что в окна с двух сторон прямо-таки бьет прицельным ударом солнце. Шторы-жалюзи разделяют его на мелкие полоски и обрывают у пола под подоконником. До ряда металлических стульев с дырочками на спинках оно попросту не доходит. Не греет. Хоть и светло.

В этом коридоре всего три кабинета. Все — проктологов. Двое мужчин и одна женщина. Одна женщина, к которой, к удивлению Эдварда, почти пустует запись. Вспоминая свой пережитый опыт пару лет назад и воскрешая в памяти бас доктора Варнера, не церемонящегося с пациентами, несмотря на свою щекотливую специализацию, Эдварда бросает в дрожь. Неужели кто-то добровольно предпочитает мягких вежливых женщин таким людям, как он?.. Наверное, этот врач один из немногих за всю жизнь, кто напоминает ему Пиджака. Восемьдесят процентов сходства.

Время на часах — двадцать минут одиннадцатого. Его прием назначен на половину. Его пытка назначена на половину. И ничего не попишешь — Каллен предложил сам.

— Я говорила тебе взять перчатки, — слышится ласковый голос Беллы, когда маленькие пальчики, вырывая из размышлений, забирают себе его ладонь. Потирают, стремясь вернуть побледневшей коже хоть какое-то тепло.

Девушка сидит рядом, справа, на таком же металлическом стуле. На ней распахнутое коричневое пальто и кофейный пуловер под ним. На коленях в серых джинсах лежит небольшая сумочка. Из ее нутра проглядывают ненавистные белые бумаги с его данными.

— Ты замерз, — добавляет она, недовольно прикасаясь к его пальцам. Каштановые волосы стянуты в хвост, на губах легкий налет розового блеска, а на ресницах — тушь. Но даже этот макияж не прячет, как следует, впавшие щеки и опаловую кожу. Румяна бы не повредили…

Эдвард поворачивает голову к жене, мужественно закапывая внутрь, поглубже, свой страх. Пытается посмотреть снисходительно, но губы предательски подрагивают.

Белла хмурится, тихо вздыхая. Но не говорит ничего, что может разрушить стеклянный самоконтроль мужа:

— Я подумала о том, чтобы запечь курицу на обед, — сама с собой рассуждает она, с интересом рассматривая голубую паутинку вен на запястье Каллена, — и картошку. Как тебе?

Эдвард кое-как выдавливает улыбку.

— Хорошо…

— Если ты хочешь что-то другое, что-то особенное, — продолжает Белла, — ты можешь сказать мне. Я приготовлю это.

Из всей фразы, должной быть отвлекающей и спасительной для сохранения хоть какого-то трезвого рассудка, Эдвард вылавливает слова «ты можешь сказать мне». И ничего другого не в состоянии осмыслить и запомнить. Только это. Только то, что можно… сказать. Можно быть откровенным.