Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Уже несколько дней мы не умывались и не брились. Еще в Тарнове нас должны были остричь наголо, но, видно, уже и тогда на это не хватило времени. К тому же почти псе оставили свои бритвы в сундучках, сданных на склад. Первый раз, уже в жешовском воеводстве, мы мылись возле какого-то маленького городка. Мы пришли туда около полудня. На небе с самого утра не появился ни один самолет, и нам разрешили искупаться в реке. Сотни голых солдат, стоя по пояс в воде, терли друг друга простым мылом и песком. Те, кто уже помылся, искали глубокое место под обрывистым берегом и, забравшись на кручу, прыгали в воду. На чистое, прямо с иголочки, небо взлетали зеленые ветки воды. В реке купали также давно не чищенных коней.

Мы, Моисей, Стах и я, мылись под спускавшимся в воду ивняком. Намыливая узкую, похожую на две закопченные доски, спину Моисея, я заметил под лопаткой родимое пятно, похожее на жука. Меня разобрало любопытство. Я видел всякие родинки. И терновые ягоды, и вишни, и мышку, и чертову лапу, а вот жука еще ни у кого не замечал. Я спросил Моисея, откуда у него такая родинка. Смеясь, он рассказал, что будто бы в первый раз это случилось с пра-пра-пра-прабабкой еще во времена первого Моисея. Когда Моисей вел их в землю обетованную, пра-пра-пра-прабабка, изнемогая от усталости, заснула в пустыне. Фараоновы воины наткнулись на нее и воспользовались удобным случаем. С тех пор в семье рождается по крайней мере один ребенок с такой меткой. Раньше это был скарабей. А здесь, на славянской стороне, он превратился в простого фиолетового жука. Вот такой египетско-славянский жук и достался ему по наследству.

Чистые, пахнущие мылом, бегали мы на послеполуденном солнце, пока не обсохли. Ждали, когда сварится в котлах обед. Уже несколько дней мы шли впроголодь, ведь у нас кончились не только консервы, но и рис, горох, гречка. А вот теперь под деревьями освежевали огромного быка и рубили его на гуляш.

Мы оделись, но застегиваться не стали, сели на высохшую траву и принялись чистить оружие. Перед нами белел городок с домами, крытыми толем и красной черепицей, он взбирался на невысокие седловины холмов и чем-то напоминал птицу, готовую вот-вот взлететь. Из городка приходили люди и приносили в подойниках, в кувшинах и ведрах парное молоко. Изголодавшиеся солдаты, не в силах дождаться, когда сварится гуляш, промышляли по окрестным полям и садам. Они приносили к кострам брюкву и репу, сахарную и кормовую свеклу, зеленые початки кукурузы. Штыками чистили все это, пекли на палочках, а потом, давясь, глотали. Через час окрестные поля выглядели так, словно по ним прошло стадо кабанов. Еще хуже было с водой. Правда, в реке воды было достаточно, но она пахла керосином, железом и снулой на жаре рыбой. А в нескольких колодцах городка воду вычерпали до дна. Нас немного спасали яблоки и фиолетовые сливы. Но вскоре сады в округе были обглоданы до последнего червивого яблочка.

Сидя втроем возле костра, мы палками засовывали в жар картошку. Когда она испеклась и стала лопаться в руках, как мучные шары, мы разделили последнюю банку консервов на три части и запекли картошку вместе с мясом. Стах, взяв наши котелки, пошел в городок за молоком. Вместо молока принес спирт. Оказалось, что солдаты добрались на винокуренном заводе до металлических чанов и раздавали всем, кто подвернется под руку, по черпаку спирта. Выпив по глотку, мы разлили спирт по фляжкам.

После спирта и печеной картошки с мясом нам еще сильнее захотелось пить. Консервы были слишком соленые. Не помогли и последние яблоки, которые мы вынули из вещевых мешков и разделили саблей на три части.

Сколько еще предстояло ждать обещанного обеда, было неизвестно, и мы, развернув скатки и расстелив одеяла под ивой, попытались заснуть на отдыхавшем от жары солнце. Как отрезанные от пуповины, захлебываясь первосоньем, провалились мы в белокаменный сон. Я помню: снилась мне Марыся. Она бежит по белому клеверу. Над ней снижается на ветряной мельнице царский казак. Он мчится по лесу с шашкой наголо. Я стою на краю клеверного поля. Пытаюсь сбить или по крайней мере оглушить подлетающего казака, бросаю в крылатую мельницу ссохшиеся комья земли. Но он уже настигает Марысю, наклоняется с мельницы, стараясь схватить ее за прыгающую по спине косу.

И тут началась та стрельба. Когда мы, разбуженные, вскочили и выбежали из-под ивы, несколько домов в городке уже пылало. Солдаты бежали к винтовочным пирамидам, сбегали к реке, ложились на землю и стреляли в соседний лес. Именно оттуда раздавались пулеметные очереди. Схватив лежавшие рядом с нами винтовки, мы втроем побежали вдоль реки. Прямо возле реки, в ольховом перелеске, мы увидели мотоцикл защитного цвета. А возле него трех швабов. Они устанавливали в коляске мотоцикла пулемет. Я потянул за собой Моисея и Стаха. На четвереньках мы мигом спустились к воде. Пробираясь под ивняком, старались зайти в тыл мотоциклистам.

А они уже стреляли. Мы были недалеко от них и видели, как из-под касок, спадавших им на глаза, вытекают и катятся по их шеям струйки пота. Нас отделяло от них всего несколько шагов. При желании можно было бы подсчитать все гвозди на их подметках. Еще мы видели, как наши надают, поднимаются и прыгают с крутого берега прямо в реку. Но несколько человек больше не поднялось. Только тогда я заметил, что, кроме винтовки, держу в правой руке саблю. Кивнул ребятам, чтобы они, лежа под ивами, прикрывали меня, а сам по-пластунски медленно-медленно пополз к мотоциклистам. Когда я приблизился к ним на сабельный замах, сел на корточки, занес саблю над головой и рубанул по рукам пулеметчика. Он завопил. Двое остальных, увидев меня с саблей наголо, попытались вскочить и удрать. Но тут я снова занес саблю, и они остались в траве, подняв руки.

Из ивняка выскочили Моисей и Стах. Они бежали, крича громче, чем раненый шваб. Вероятно, их заметили из леса: пули сбивали листья и ветки прямо над нашими головами. Я успел крикнуть: «Ложись!» — и, вжав голову в траву, упал между немцами. Чуть приподнявшись, я увидел, как из соседнего леса выезжает несколько танкеток. Три из них направлялись к реке, остальные шли к городку. Я почувствовал, как во мне все быстрее бежит крот, а тут же за ним осыпается глина и песок. Сабля возле меня запахла разрытой землей. Притаившиеся в траве немцы, видя атакующие танкетки, пытались встать. Поднимая с травы саблю, я бил их плашмя по головам. Они закрывались руками и снова падали в траву.

Неожиданно из-за реки и из городка стала бить наша артиллерия. Я видел, как возле танкеток, взметая землю, рвутся снаряды. Когда одна танкетка, крутясь на месте, задымилась, а потом загорелась, я вспомнил маленькие противотанковые орудия, которые солдаты несли на руках через потоки и размокшие луга. Мы насмехались над этими орудиями, спрашивая у орудийного расчета, не орехи ли сбивать они собираются. Но когда на лугу горели уже три подбитые танкетки, я не выдержал и крикнул: «Ура!» Кричали и из-за реки. Из городка вели винтовочный огонь. Когда задымились еще две, а из них повыскакивали танкисты в черном, остальные танкетки повернули к лесу. Но до леса было довольно далеко. И еще четыре танкетки загорелись на лугу, уцелевшие скрылись между деревьями.