Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Я ходил каждую неделю к терновнику и, срывая тронутые заморозками ягоды, радовался, что оставленного в прошлый раз свертка с едой нет. Когда уже лег снег, я видел следы, идущие в лес и от леса. По стертым подковкам на каблуках, по солдатским гвоздям в подметках узнавал я свои ботинки. Видимо, Моисей все реже думал о земле обетованной и Капе Галилейской: хотя снег был по колено и никто даже не пытался высунуть нос за ворота, Моисей не протоптал тропинки к терновнику. Он лазал по твердым заячьим следам, из лесу он шел одной дорогой, а возвращался другой. Обычно он приходил со стороны озера, за которым чернела деревня, а возвращался через перелесок, что тянулся до лесной сторожки.

Порой мне хотелось пойти к нему. Я ступал по его следам, почти заметенным поземкой. Но, дойдя до озера или до перелеска — возвращался, вспомнив про гранаты. Только раз я дошел по его следам до самого леса. Однако, услышав, как в глубине леса трещат от сильного мороза деревья, как с елей, звеня, съезжают глыбы снега, как с далекого хуторка за лесом долетает лай собак, вернулся домой.

Это было, наверное, в начале февраля. Да, через месяц после того, как лег снег, я заметил рядом со следами Моисея следы собаки. Сначала я подумал, что это какой-нибудь бездомный пес охотится на куропаток и голодных зайцев. Но, поразмыслив о собачьих следах, я испугался и похолодел, по мне мурашки побежали. А может, кто-нибудь с собакой выслеживает Моисея? Правда, на снегу, кроме отпечатков солдатских ботинок, других следов человека не было. И я решил, что к Моисею прибилась какая-то бродячая собака.

Я придумывал этой собаке имена. Лучше всего дать ей имя девушки, а может, волшебное, княжеское, королевское, дьявольское имя. И наделить ее хитростью Павелека и моей хитростью, и мудростью капитана, и неразговорчивостью цугсфюрера. И я даже учил ее носить винтовку, стрелять из нее и бросать гранаты. И уверял эту собаку, что именно она убила почтальона и солтыса из-за реки и, если будет нужно, убьет любого, кто подойдет к норе Моисея.

В конце зимы, когда снег в полях уже почти растаял и с надломленной веточки ракиты капал сок, собака Моисея была уже чуть ли не древним богом, что вел пророка Моисея в землю обетованную.

Когда я нес как-то раз лошадям охапку клевера, я почувствовал под рукой что-то твердое. Сначала я подумал, что это верхушка высохшего муравейника, скошенная вместе с травой, комок земли или деревяшка. Бросив лошадям в ясли клевер, я вышел во двор, держа в руках какой-то предмет. В догорающей вечерней заре я разглядел тфилим.

С нетерпением я ждал пятницы. Я знал, что Моисей приходит за едой ночью. Попросил мать сварить курицу. С буханкой хлеба под мышкой, с курятиной и бульоном в горшке, пошел я вечером к терновнику. В кармане у меня лежали тфилим. Я решил, укрывшись в терновнике, дождаться Моисея.

Сидя в терновнике, на ветках, застеленных сухим пыреем, я курил, прикрывая ладонью цигарку, и поглядывал в сторону леса. Луга передо мной были покрыты редкими кустами ракит, и я то и дело вскакивал, думая, что это приближается Моисей.

Но Моисей не приходил. В окрестных деревнях уже часа два, как замолкли собаки, перестали позвякивать о колодец ведра и громыхать телеги. С ив, что росли вдоль рвов с зеленоватой водой, вылетали на мокрые поля совы и падали прямо из-под ярких звезд на полевых мышей.

Прислушиваясь к затихшим деревням, глядя на луга, что ракитовыми кустами сбегали ко мне, я дремал. Я просыпался чуть ли не с криком. Небо надо мной все светлело. Такое же небо, только гораздо глубже, стояло во рву с талой водой. Я достал из кармана часы. Было за полночь. Ждать больше было нельзя. И я, оставив в терновнике буханку хлеба, горшок с курятиной, а также тфилим, еще раз закурил и отправился домой.

Перескакивая через рвы, идя напрямик подсохшим клевером, лугами и полевыми тропинками, я оглядывался и все время останавливался. Я видел все до самого леса. Но по-прежнему, кроме бесшумно приближавшихся ракитовых кустов, никто оттуда не шел. Я прибавил шагу, а про себя решил, что завтра схожу к терновнику.

Когда на следующий день около полудня я пришел в терновник, то уже с середины нашего поля заметил белый платок, в который была завернута буханка хлеба. Я побежал через вязкое поле, проваливаясь по щиколотку в весеннюю землю. Платок, разорванный когтями, лежал на поле. Хлеб наполовину был съеден. Остатки расклеваны. Только теперь я увидел, что на ивах сидят сороки и вороны. Горшок был опрокинут. В пролитом бульоне лежали тфилим. Я поднял их и вытер обрывками платка.

С тфилим в кармане, перебрасывая с руки на руку вынутое из сена красное яблоко, вспоминая следы на снегу, ведущие в лес, я направился к Моисею. Я вошел в лес, где под орешником и соснами лежало еще много снега. Здесь я нашел следы Моисея и собаки. Шаг за шагом, чтобы не потерять следы, так как на полянах солнце уже съело снег, углублялся я все дальше в лес. В сосновом лесу, от которого шел уже смолистый и звериный дух, на песчаном пригорке, этих двойных следов становилось все больше. Но были и другие. Они шли со всех сторон. Почти до самой вершины пригорка.

Подходя туда, я увидел желтый, вывороченный из земли, песок. И на песке — собаку. В глубокой, в рост человека, воронке лежал Моисей. Я узнал Моисея по клочьям солдатской шинели, по солдатским ботинкам со стертыми подковками. Прямо возле его правой руки лежал кусочек недоеденного хлеба. Лицо Моисея было засыпано пшеницей, отнятой у хомяков.

Держа в левой руке красное яблоко, я достал из кармана тфилим. Яблоко было с яблони, что росла у плетня. Я подавал его стоявшему за плетнем Стаху. Он не хотел взять это яблоко. Не мог. Тогда подошел Моисей и взял яблоко с моей ладони. Я сошел в разрытую гранатами землю, держа яблоко в одной руке, а тфилим — в другой. Отодвинул от руки Моисея кусочек недоеденного хлеба. Положил на это место красное яблоко. Тфилим, этот маленький ковчег завета, я спрятал в карман. И, выбравшись из воронки, руками стал засыпать Моисея, и его ладонь с красным яблоком, и цветущую яблоньку, и все сады в округе, стал засыпать песком, который был так похож на воск.

Через несколько дней от партизан из лесной деревни мы узнали, что на след Моисея напал полицейский, тот самый, что привозил в сентябре повестку. Правда, сам он не принимал участия в облаве на Моисея, но послал туда жандармов, расквартированных в ближайшем местечке. Когда жандармы подходили к пригорку, залаяла собака. Они были уже около норы, а Моисей, говорят, играл на кларнете. Пытались его выкурить из норы, разожгли возле лаза костер. Моисей продолжал играть. Только когда собака, задыхаясь от дыма, заскулила, он отложил кларнет. Через несколько секунд земля вместе с кустами можжевельника взлетела в воздух. Нескольких жандармов сильно покалечило. Перебинтованные, сидели они в местечковом кабачке, потягивали пиво и, рассказывая об этом, проклинали полицейского, Моисея и собаку.