Юлия Кокошко - Шествовать. Прихватить рог…

Далее — большой писк, то есть бунт! Коронка обиженных и угнетенных: погром. Случайно выпавший на отсутствие угнетателей. Ничто не препятствует включить в истребительных и пастушку, пусть невинна и душой — собиратель.

Просеивая лотерею намерений и наслоений, можно выделить встречу трех пришлецов — в хорошем чужом доме, оставленном хозяином на неясный срок. Представляют разные школы и открытые в мир аппертуры — солнечные, песочные, равные по обтекаемости или неравенству. Связь в слетевшихся — никакая, пунктуально говоря — едва прозрели друг друга. И кто знает, все ли симпатизируют справедливости или слаженности действий? Как ядовито отсутствие домовладельцев: ворвутся в любую минуту, чтоб застичь на жарком, или учтиво потянут, пока пришлецы не избудут томительный балаган отношений?

Возможны эксплуатация хозяйского скарба и спертого интерьера — для розыгрыша полярных сюжетов, подземные толчки, песни, наступление на пятки и иную крайность сошедшихся, трактовка их манер как наущение дьявола. Вдруг беспокоит — пустяк, крупа, но побуждает переосмыслить — целое, как удачное слово взрывает — все повествование. Как единственный недостаток собаки дога — жирный кус — толкает пересмотреть свободу самовыражения.

Поручителя и его неотложное отделяет от исполнителей — дымка. Можно выдать ему общественный надел, диалог с народом, преобразования малой родины, или вовлечь в предпринимательство и неаккуратно передвинуть межу. Фигура занята занятостью и не просит черт, но по-доброму подсобит подчиненным — разгуляться меж долгом и интересом.

Молодые исполнители не понимают, кто на них свалился и надо ли принимать в объятия: девтерагонист — в пьесе патрона, и суть поддерживать в пилигриме огонь, караулить, чтобы не изменил грядущее? Или с прохладцей лавировать между его желаниями? Пододвинуть к сладкому — и обвалять? Во всяком случае, чужестранец вдруг выдвигается в полосу жизни, а до сих пор постился на горизонте — или вовсе не был.

Юноша Петр и Эрна.

Наследующая угождение и нетерпеливый, кто на своем речном двигателе доставил гостя к стылому очагу, к почти обледеневшей кухне и распрощался, и на персте его замыкают пируэт ключи от приимной стороны — даны патроном, по ротозейству прилипли к бегущему и должны возвратиться, а пока чужестранец прикреплен к двери.

Освобожденный, кто поджидал смену, плеснув в раскрытый экипаж — косые срезы, раскаленные повороты и полуповторы улицы Лето и наплыв трамвая «Обещание», везущего деву-серну, поддержанного не поручнями, но копьями, и невольница Эрна — мокроперка, попустившая начальству украсть у нее сверкающий солнцем день, неповторимый, а бессмертному , размашистому голеадору — променять ее на безвестную, почти ничем не отличимую от… тождественны, разумеется — не дева и дева, а преемница — и лагерь сестер…

И прежде чем первый и второй исполнители разъехались — кто вдаль, кто ввысь, успели встать на ковровую дорожку меж бескрылыми ходоками и удальцами-всадниками, войти в рабатку, шпалеру, в сколотые радугами сальвии и петунии этого дня, и пускали дымок, и вели празднословие — под хором пернатым и высокопоставленным, но и в этом неразложимом пронеслось ноль порядочного.

Мелькали вопросы Эрны, на чьем плече, представленном поцелуям августа, взошла печать мимолетности — голубая бабочка:

— Так кто же наш подопечный дядя? Ревизор, инкогнито? Мастер кисти — на этюды?

Юноша Петр читал в глазах девы пониженное приятие реального, неучтивость с обстоятельствами, касание меланхолии и, желая перелистнуть страницу, гладил сердитую по макушке и путал пробор.

— Корреспондент центральной газеты. Собирается поучать притчами из заштатных нравов.

От ближнего магазинчика под вывеской «Каждый день — сладость» оттирали Четвертую Молодость, затрапезно идущую к прилавкам, согревая опавшую грудь — живым туеском с горячим сердцем, собакой шпиц, обсыпанной огненным мулине. Из двери пускали ванильные, коричные, карамельные ароматы и шоколадные лозунги:

— А ну-ка отнимите! Лапы! Дама, разжевываю: для собак мы не существуем!

Марафет на Четвертой Молодости нервно натягивался — и лопался в дряблый, потекший абрикос, дрожащие капли румянца и завитки сурьмы, но закаленная не сдавалась и бузила любезностью.

— Вы, судя по всему, забыли надеть очки? Это кошка! Жаль, что вы не увидите, кто разделил со мной путь. Я хочу купить сладости! — старательно проговаривала Четвертая Молодость. — Я желаю жить не кислее, чем вы! А что у моей кисули цистит, который надо задобрить сладеньким, им плевать…

Туесовая собака и ее морковный начес и косицы тоже не смели молчать — и шипели, коптили и стреляли в заслон визгливое вау .

— А то постановщик золотых снов? — спрашивала Эрна. — Славно быть постановщиком. Приходит в голову — какая-нибудь вещица, и не обременяешься поиском, просто оповести, что без нее — все посмешище, кликни мышкой, распрями пять указующих хвостиков — и работяги-помощники, на худой конец бутафоры, тут же сложат к ногам. Главное в жизни — получить то, что хочешь. Вот ее высший смысл!

— То есть на вас — кошка? — колко сверялась шоколадная дверь.

— Персидской породы, — твердо отвечала Четвертая Молодость и перестегивала на туесовой собаке объятия. — А если я не куплю ваш опасный для здоровья товар и проживу дольше, чем вы надеялись, так я запомнила ваше лицо! Для благодарственных выражений! — и изгнанница глушила собаку-пламя патетическим троекратным поцелуем. — Ну, кисонька, не взвинчивай себя, рано или поздно у кошкодавов просрочит ассортимент…

Юноша Петр продолжал между словом и дымом дело исчезновения, и оттопыривал на Эрне какой-то кармашек и заправлял туда пучок ключей.

— Будь любым создателем, только вскарабкайся на должность. А не волшебнее — быть легким пером? Брать вожделенное — не черствым предметом, но описанием. Золотым! Слово «получать» остается, — и Петр улыбался льющемуся на него беззаветному свету. — Остыньте, мамочка, вам бы всех пихнуть в артисты. А вдруг он — оппонент к диссертации дочки, а сама курирует смежные зоны и плетет узлы — там? Или запущенный сельский сродник, нет, закадычник деревенской родни, прибыл — то ли улечься в градский госпиталь на операцию, то ли — туда же, однако, на профилактику…

Мимо перекачивалась продолжительная семейка, чьи командиры уже вошли в непроглядное, пока нижайший арьергард боронил улицу танком на веревочке, ему сопутствовали двое заботников — упревший старец с игрушечным ружьем на плече, с самолетом под мышкой и с нерасклеенным мороженым — наизготовке, а также высохшая на рысях балерина — с кульком яблок и банкой клубники, старая рысь подавала нижайшему — наливное, и отвлекалась, пока катает во рту, и опять догоняла — с надкушенным, а параллельно цепляла ягодку за зеленый бант и методично проталкивала — между расщепленным яблоком.