Дэвид Уоллес - Короткие интервью с подонками

Личность в депрессии, отчаянно стараясь открыться и позволить Системе Поддержки помочь почтить смерть психотерапевта и проработать ее чувства в связи с этим, пошла на риск поделиться осознанием, что во время терапевтического процесса сама редко использовала в диалогах слово «грусть». Обычно она пользовалась словами «отчаяние» и «терзания», и психотерапевт по большей части не спорила с таким мелодраматическим выбором, хотя личность в депрессии давно подозревала, что психотерапевт, вероятно, чувствовала, что ее (т. е. личности в депрессии) выбор слов «терзания», «отчаяние», «пытка» и тому подобных был одновременно мелодраматичным – а значит, нуждающимся и манипулятивным, – с одной стороны, и преуменьшающим – а значит, замешанным на стыде и токсичным, – с другой. Также во время сокрушительного процесса скорби личность в депрессии поделилась с дальнегородними подругами болезненным осознанием, что она вообще-то ни разу не спросила психотерапевта прямо, что она (т. е. психотерапевт) думала или чувствовала в любой конкретный момент во время их работы вместе, а также не спросила ни разу, что она (т. е. психотерапевт) на самом деле думала о ней (т. е. личности в депрессии) как о человеке, т. е. нравилась она лично психотерапевту, не нравилась, считала ли та ее в основном достойной/ отталкивающей личностью и т. д. И это только два примера.

Естественно, во время процесса скорби терзаемую психику личности в депрессии случайным и непредсказуемым образом наводняли чувственные детали и эмоциональные воспоминания, давили на нее и наперебой требовали выражения и проработки. Например, мантилья из оленьей шкуры психотерапевта, хотя психотерапевт была почти фетишистски привязана к этому предмету одежды коренных американцев и носила его, кажется, чуть ли не на ежедневной основе, всегда была безупречно чистой и всегда являла собой безупречно необработанный и как будто влажный фон телесного цвета для разнопальцевых клеткообразных фигур, которые подсознательно составляли пальцы психотерапевта, – и личность в депрессии поделилась с участницами Системы Поддержки после смерти психотерапевта, что ей всегда было непонятно, как или благодаря какому процессу оленья шкура мантильи оставалась такой чистой. Личность в депрессии сознавалась, что иногда нарциссически представляла, будто психотерапевт надевает безупречную мантилью цвета кожи только на их встречи. Также в прохладном домашнем кабинете психотерапевта, у стены напротив бронзовых часов и позади кресла психотерапевта, стоял великолепный молибденовый ансамбль из стола и подставки для персонального компьютера, где на одной из полок по бокам от роскошной кофемашины «Браун» выстроились маленькие фотографии в рамочках мужа, сестер и сына психотерапевта; и личность в депрессии по телефону в кабинке часто вновь ударялась в слезы утраты, отчаяния и самобичевания, сознаваясь Системе Поддержки в том, что ни разу не спросила имена любимых психотерапевта.

Особенно ценная и участливая дальнегородняя подруга, которой, как решила личность в депрессии, не так унизительно задать вопрос, чреватый открытостью, уязвимостью и эмоциональным риском, была выпускницей самого первого интерната в детстве личности в депрессии, исключительно щедрой и великодушной разведенной матерью двоих детей из Блумфилд-Хиллс, Мичиган, которая недавно перенесла второй курс химиотерапии из-за вирулентной нейробластомы, резко сузившей круг обязанностей и занятий в ее насыщенной, функциональной, взрослой жизни, ярко направленной на окружающих, и потому не только почти всегда была дома, но также могла похвастаться почти беспредельными и бесконфликтными возможностью и временем делиться по телефону, за что личность в депрессии никогда не забывала аккуратно вносить в Дневник чувств ежедневную молитву благодарности.

(т. е. аккуратно составив утреннее расписание так, чтобы освободить двадцать минут, которые психотерапевт уже давно предлагала посвятить концентрации, соприкосновению с чувствами и их осознанию, и занесению в дневник, то есть тому, чтобы посмотреть на себя с сочувственным, неосуждающим, почти клиническим отстранением)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

Как говорится ( фр .)

(Б) ( опционально ). Объясните, как на ваш ответ на (А) повлияет, если повлияет, до пол ни тельная информация о том, что сама женщина выросла в невероятно отчаянной нищете.

Унизительный ( лат. )

Смесь «пока дышу, (надеюсь)» ( лат. ) и «жизнелюбие» ( фр .)

Drang – порыв, натиск ( нем .)

Камень преткновения ( лат .)

Смесь двух латинских синонимичных высказываний: «от начала мира до конца» и «от яйца до яблок».

Т. е. тестя.

См. выше неудавшуюся В6.

Слава раку (лат.)

(От того, как Y говорит нечто типа «Показывайся» и «Будь Там», Х почему-то представляет эти клише с большой буквы, примерно как когда слышит речи жены о невыносимых ежегодных «Семейных Встречах» в конференц-зале отеля «Рамада».)

(Со слов одного из шуринов Х, младшего партнера Большой Шестерки, который ценил старика не больше, чем Х, и присутствовал в тот момент у одра вместе со своей обуянной серотонином женой.)

Философские сказки ( фр. )

(С самого начала вы представляли себе серию именно как октет или октоцикл, но если вы решите объяснить почему, то можно лишь пожелать вам удачи.)

(Хотя всё немного сложней, ведь отчасти вы хотите, чтобы Викторины сломали текстуальную четвертую стену и как бы обратились к читателю (или «устроили ему допрос») напрямую, а это желание в чем-то сродни желанию старого «метаприема» пробить некую четвертую стену реалистического притворства, но только кажется, что последнее – это не желание пробить какую-то реальную стену, а скорее прорвать вуаль обезличенности или удаленности самого писателя, т. е. сейчас во время уже набившей оскомину конвейерной «мета»-фишки на сцену из-за кулис выходит сам драматург и напоминает вам, что все происходящее – искусственно и что искусственник – он сам (драматург), но и что он хотя бы уважает вас как читателя/аудиторию и честно признается, кто тут дергает за ниточки из-за кулис, хотя эту «честность» лично вы всегда считали риторической лжечестностью, предназначенной только для того, чтобы вы полюбили и одобрили его (т. е. метаавтора) и почувствовали себя польщенными, так как, по-видимому, он уверен, что вы взрослый человек и выдержите напоминание о том, что вы находитесь посреди искусственной среды (будто вы и так не знали, будто вам нужно об этом раз за разом напоминать, будто вы дитя с миопией и не видите, что творится перед глазами), но такое поведение больше всего напоминает реальный тип людей, которые манипуляциями хотят вам понравиться и вечно поднимают шум о том, какие они открытые, честные и неманипулирующие, – такой тип раздражает куда больше, чем люди, которые манипулируют вами с помощью наглой лжи, ведь последние хотя бы не восхваляют себя все время за то, чем как раз и оборачивается это самовосхваление, – т. е. за то, что они не допрашивают вас, не вступают в диалог и по-настоящему даже не разговаривают с вами, а скорее выступают [Здесь бы Кундера сказал «танцуют», и вообще он идеальный пример беллетриста, чья межстенная честность одновременно и формально безупречна, и полностью корыстна: классический постмодернистский ритор.] перед вами крайне неестественным и манипулятивным образом.