Виктория Хислоп - Возвращение

Все выглядело по-прежнему, – но на самом деле все изменилось. Пусть даже большая часть страны продолжала сопротивляться, Гранада, бесспорно, находилась теперь на военном положении. Гражданским запретили водить автомобили, отменили право на забастовку и хранение огнестрельного оружия.

Одним утром, когда Конча еще в ночной сорочке попивала свой утренний кофе, через переднюю дверь в кафе вошел Игнасио.

– Доброе утро, дорогой, – поприветствовала она его, почувствовав облегчение при виде сына и, как обычно, воздерживаясь от вопроса, где он провел ночь.

Игнасио наклонился, поцеловал мать во взъерошенную макушку и обнял за шею. Ей чуть дурно не стало от удушливого запаха явно женских духов. Ландыш или дамасская роза? Она не могла разобрать: парфюмерный дух смешался с таким знакомым, естественным запахом сына и, похоже, ароматом сигары-двух, что тот выкурил накануне.

Он выдвинул стул, сел рядом с матерью и взял ее руки в свои. Много лет сын оттачивал на Конче свое теперь уже прославленное обаяние. У нее не было любимчика среди сыновей, но был один, способный отыскать путь к ее сердцу куда лучше двух других.

Тем летом Игнасио должен был участвовать в целой серии боев; выступления вроде как ненадолго приостановили, а это значило, что он наслаждался ничегонеделанием. Он был решительно доволен жизнью и самим собой.

– Теперь же все будет не так ужасно, да? – спросил он. – Что я тебе говорил?

– Хотелось бы в это верить, Игнасио, – сказала она, немного отстраняя сына и заглядывая ему в глаза. В его черных притягательных зрачках плескалась нежность.

Недели, в течение которой длился этот конфликт, было более чем достаточно, чтобы совершенно истрепать ей нервы; она подпрыгивала даже от хлопка двери. У нее до сих пор перед глазами стояло то, как ее соседей вытащили прямо из их дома. Вчера они узнали, что и Луиса, и Хулио расстреляли; в ту же ночь дом Пересов был разграблен. Мария, бедняжка, теперь жила в страхе за свою жизнь и отказывалась выходить на улицу. Конча проведывала ее каждый день с тех пор, как арестовали ее мужа и сына, и в то утро женщина была безутешна. Франсиско кипел от ярости и не мог успокоить мать. Антонио провел с ним целый день, стараясь уберечь друга от необдуманных поступков. А сейчас Игнасио пытался ей сказать, что все будет «не так ужасно».

Однако в некотором смысле им еще предстояло проверить свои нервы на прочность. Утро 29 июля началось с воздушных ударов по Гранаде, бомбардировки будут длиться в общей сложности до конца августа. Хуже всего было даже не варварское уничтожение их города, а то, что многие жители находились на стороне республиканцев, чьи самолеты их теперь бомбили.

Случалось и так, что выбор целей бомбардировщиков встречал одобрение тех, кто до сих пор поддерживал законное правительство.

Однажды утром Антонио оказался с отцом на улице и увидел над головой самолеты республиканцев. Они открыли пулеметный огонь по башне собора. Хотя Гранадский собор был выдающимся по своей красоте сооружением и знаменитой святыней, ущерб, наносимый грандиозной постройке и усыпальнице Изабеллы и Фердинанда, не тронул ни отца, ни сына. Как и большинство тех, кто поддерживал законное республиканское правительство, они уже давным-давно перестали преклонять колени перед алтарями: им претило, что священники пошли на сговор с повстанцами. Католическая церковь с самого начала путча выступала на стороне армии.

Газеты продолжали осложнять взаимоотношения в семействе Рамирес.

– Снова здесь эта фашистская газетенка, – заметил Эмилио, бросая презрительный взгляд на лежащее на стойке издание. – И зачем он все ее сюда тащит?

В том утреннем выпуске подробно освещалась победа националистических войск. Республиканцы посадили несколько своих самолетов в Армилье, не зная, что авиабаза уже находится в руках военных. Когда экипажи спустились на летное поле, их тут же схватили, и фашисты теперь радостно праздновали «доставку» великолепных новых самолетов.

– Прямо подарок для Франко, – едва слышно заметил Антонио.

Подобные истории никак не способствовали укреплению боевого духа среди сторонников Республики. Хотя они продолжали сражаться, чтобы удержать имеющиеся позиции, исход, казалось, до сих пор оставался непредсказуемым.

Следующие несколько дней Гранаду продолжали бомбить с воздуха, – опять гибли невинные люди, обрушивались дома. Выли сирены, подавая сигнал тревоги, но притом что жителей предупреждали о налете, укрыться им на самом деле было негде. Иногда под обломками мог оказаться кто-то из жандармов, но чаще всего жертвами ежедневных бомбежек, которые, казалось, с каждым разом только прибавляли в своей разрушительной силе, становились ни в чем не повинные жители Гранады.

Шестого августа бомба упала на Пласа-Нуэва, рядом с кафе. Одно из окон на втором этаже разлетелось вдребезги, засыпав комнату осколками, а сам дом основательно тряхнуло: с полок в баре слетели бокалы, бутылки попадали и разбились, по полу темной рекой растеклось бренди.

Конча начала прибирать весь этот беспорядок, ей помогали Эмилио и Мерседес. Они впервые в жизни увидели мать рыдающей и смешались при виде ее отчаяния.

– Ненавижу, – проговорила она со слезами на глазах.

Брат с сестрой переглянулись. Они почувствовали, что она вот-вот разразится очередной из своих речей.

– В стране разгром! В городе разгром! А теперь вот и в нашем кафе… Только поглядите на это! – причитала она навзрыд.

В том, что эти бедствия связаны друг с другом, сомнений не было, но единственное, с чем они могли справиться своими силами, так это с беспорядком в кафе.

– Послушай, мы все вместе поможем здесь прибраться, – пообещал Эмилио, сидя на корточках и подбирая щербатые осколки десятка бутылок. – Все не так плохо, как кажется.

Мерседес отправилась на поиски метлы. Впервые за несколько недель она отвлеклась от дум о Хавьере. Он занимал все ее мысли с тех пор, как случился переворот, но близость разорвавшейся бомбы ее отрезвила.

Впрочем, пока девушка подметала пол, мелодичное позвякивание осколков стекла опять заставило ее вспомнить о любимом. И чем только были заняты ее мысли до встречи с ним? Она ненавидела эту дрянную войну за то, что та встала между ними.

Появился Антонио. Он усадил мать на стул и сейчас наливал ей выпить из единственной уцелевшей бутылки.

– Не знаю, сколько мы еще протянем…

– В смысле? – уточнил Антонио, ему очень хотелось успокоить мать.

– …с нашим кафе. Все так…

Антонио видел, что мать устала, но им всем надо было держаться. Люди каждый день искали вокруг себя признаки того, что жизнь в городе идет на лад, и Антонио был решительно настроен сделать все возможное, чтобы хоть что-то в их мире оставалось по-прежнему. Пока что продовольствия в городе хватало, и накормить посетителей сложности не представляло; единственное, чего стало невозможно достать, так это рыбы – город был теперь отрезан от побережья, – но мясо, хлеб и фрукты продавались свободно.