Виктория Хислоп - Возвращение

Внутри послышались рукоплескания, затем они зазвучали на площади, и вскоре в ладоши уже хлопала вся толпа. Появление в дверях портала процессии во главе с архиепископом было встречено разом грянувшими военными фанфарами.

Окруженный сбившейся в плотную толпу паствой, Антонио изо всех сил пытался вырваться. Его коробило от столь откровенной демонстрации единодушия между армией и церковью. С трудом выбравшись с площади, Антонио свернул назад на главную улицу. Двигаясь к Пласа-Нуэва, он едва не столкнулся с отрядом легионеров, шагавших в направлении собора; по их суровым, точно высеченным из камня лицам струился пот. Парень прибавил шагу, едва не перейдя на бег. Он спешил домой и вряд ли замечал группки нарядно одетых людей, стоящих на своих украшенных флагами балконах, а вот некоторые из них обратили внимание на единственную фигуру, двигающуюся против равномерного солдатского потока.

Когда он зашел в кафе, его родители сидели вместе за столиком. Пабло курил, уставившись в одну точку.

– Антонио, – улыбнулась своему старшему сыну Конча, – ты вернулся. Ну что там сейчас происходит?

– Народ празднует, вот что происходит, – ответил он, едва не задыхаясь от отвращения. – Католики вместе с фашистами. С души воротит. Ненавижу. Эта самодовольная жирная задница архиепископ… Боже, вот бы заколоть его, как свинью!

– Тише, Антонио, – осадила его мать, заметив на входе в кафе несколько человек. Месса закончилась, и люди скоро потянутся в бары. – Сбавь тон.

– С чего бы, мам? – прошипел он. – И как только человек, являющийся главой местной церкви, может закрывать глаза на все это кровопролитие… на убийства? Где его сострадание?

Антонио был прав. Монсеньор Агустин Паррадо-и-Гарсиа, кардинал и архиепископ Гранады, являлся одним из многочисленных высокопоставленных в иерархии католической церкви лиц, безоговорочно поддержавших Франко. Эти люди считали мятеж армейских генералов священным крестовым походом и уже по этой причине не вмешивались и не пытались спасти жизни тех, кого по ложным обвинениям арестовывали и приговаривали националисты.

Конча повязала фартук и встала за стойку бара, к ней быстро присоединился Пабло, и к тому времени, как они приняли заказы, Антонио уже скрылся за дверью.

Возможно, это стало слабым утешением для Антонио, но Франко вскоре принялся взимать со своих сторонников сборы в десятки тысяч песет. Отчисления шли в пользу армии и Красного Креста, направлялись на покупку самолетов, а некоторым семьям даже приходилось брать на постой старшие армейские чины. Война всех била по карману, банки и те переживали трудные времена. Вклады совсем не пополнялись, только снимались, и банковские хранилища пустели.

Пабло с Кончей прислушивались к ворчанию своих немногочисленных состоятельных посетителей. В кафе захаживали люди с разным достатком, и Рамиресы прикладывали немало усилий, чтобы поддерживать репутацию своего бара как совершенно аполитичного заведения. Любая другая позиция при царящих настроениях и в сложившейся обстановке была бы сродни самоубийству.

– На прошлой неделе они забрали «крайслер» моего мужа, – пожаловалась дама лет пятидесяти пяти с тщательно уложенными волосами.

– Какой ужас! – посочувствовала ей подруга. – А когда, думаешь, вам его вернут?

– Не уверена, что он мне теперь нужен, – не скрывая брезгливости, ответила дама. – Видела его сегодня утром – битком набитый штурмовыми гвардейцами. Можешь себе представить, как они его изгадят. Уже огромную вмятину сбоку поставили!

Противостояние дорого обходилось обеим сторонам. У многих в других городах жили родственники, а с некоторых пор сообщение между Гранадой и внешним миром было ограниченно. Никакое количество выпитого в кафе бренди не могло до конца справиться с волнением сидящих там людей, тревожащихся о сыновьях и дочерях, дядях и родителях в Кордове, Мадриде или далекой Барселоне, от которых они не получали никаких известий. Мерседес отчаянно ждала новостей из Малаги.

Теперь, когда Гранада целиком и полностью находилась у них в руках, националисты начали посылать войска и в другие города. Антонио и его друзья приободрились, услышав, что многие из них оказывают решительное сопротивление. Несмотря на то что узкий коридор между Севильей и Гранадой удерживался националистами и усиленно охранялся, большая часть региона все еще оказывала сопротивление войскам Франко. Ожесточенные сражения велись даже в маленьких городках, которые, по мнению националистов, можно было взять без боя.

Страшный труд – следить за жителями Гранады – с военными разделили теперь члены фашисткой молодежной партии фалангистов, которые с радостью участвовали в доносительствах и преследовании всех тех, кого подозревали в приверженности республиканизму. К преступлениям против нового режима могло относиться что угодно, начиная от обнаружения на стенах чьего-то дома коммунистической пропаганды, которая могла появиться там силами самих старающихся посеять смуту фалангистов, заканчивая решением проголосовать за социалистическую партию на предыдущих выборах. Людей охватил жуткий страх произвольного ареста и тюремного заключения.

Для Эмилио следующий день после праздника Успения Богородицы, шестнадцатое августа, стал худшим с начала военных действий. В течение суток арестовали его близкого друга Алехандро и его кумира Лорку. Поэт приехал в Гранаду накануне переворота, намереваясь побыть с семьей, но, осознав, какая опасность могла ему грозить из-за его социалистических симпатий, оставил дом и укрылся у своего друга-фалангиста. Даже покровительство того, кто поддерживал правых, не уберегло поэта. Лорку схватили в тот же день, когда его шурина, алькальда Монтесиноса, расстреляли у кладбищенской стены.

Новость об аресте Лорки быстро разнеслась по городу, и три дня его семья и все, кто его любил, провели в тревожном ожидании. Он не принадлежал ни к одной политической партии, поэтому обоснования его задержания были довольно шаткими.

Эмилио работал в кафе, когда случайно услышал разговор двух посетителей. Сначала он подумал, что наверняка ошибся, но потом точно понял, кого они обсуждают.

– Так, значит, в спину ему выстрелили, да? – спросил один.

– Нет, в задницу… – пробормотал другой. – За то, что гомосексуалист.

Они не подозревали, что Эмилио ловит каждое их слово.

За секунду до этого сверху спустился Игнасио. Услышав последние слова, он не смог удержаться и присоединился к разговору.

– Да, точно так все и произошло – ему выстрелили в задницу за то, что педик, марикон ! Слишком много в нашем городе такого сброда.

В кафе повисла полная тишина. Даже часы затикали как-то смущенно, но Игнасио не удержался от еще одного укола. Уж больно соблазнительно было покрасоваться перед невольными зрителями.