Татьяна Виноградова - Непростые истории 3. В стране чудес

И не нужны были слова, чтобы подтверждать то, что ясно без слов – близость родной души, родственность большая, чем у любовников или супругов. Наверное, к старости мы бы сошлись, устав сражаться с собой и с условностями дурацкого этикета. Не успели.

Муж уложил нас дуплетом, как из двустволки, на взлете – уточку с селезнем. Моей мелкой местью останется его анонимность. Пусть останется просто «он». Не открою имя современного Герострата.

Высокий мужчина, подумав, сказал.

– У русских идея мести – в крови. Еще Пушкин назвал мщение христианской добродетелью. Странное мнение о христианстве, но вам виднее. Да, я могу помочь осуществить ваше желание. Прошу только взвесить еще раз последствия.

– Что, потом – в ад, за этот грех?

– Не так однозначно, но закон кармы не отменяем. Вы вольны выбирать свой путь, но свобода подразумевает и ответственность за последствия.

– Я согласна ответить. Ты со мной?

– Да. С тобой – даже в ад. Ты же знаешь.

Я улыбнулся любимой и посмотрел на собеседника:

– Так что ж, уважаемый, куда нам идти теперь?

– Никуда не нужно идти. Вы очнетесь внутри машины.

Наш собеседник не обманул нас. Мгновенный обморок, и вот я уже осматриваюсь, обживаюсь в автомобиле, как в новом теле. Мотор – сердце, колеса – ноги, бензобак – желудок. Салон ощущался, как рюкзак за спиной. На водительском сиденье – он, как ожог, как черный факел. А где-то рядом с сердцем, внутри, теплым огоньком – она, Маша. Я обращаюсь к ней:

– Что с тобой, как ты?

– Сама не пойму. Вокруг сплошная темнота, и только твой голос слышен.

– Попробуй тогда идти на мой голос.

Я постарался открыть ей сердце, и она вошла в него – легко и уверенно, как будто в открытую дверь.

– Ой, я вижу! Как интересно, я будто внутри тебя!

– Так и есть. Но мне это не мешает, наоборот.

– Мне тоже… Вот оно как, быть в чьем-то сердце!

– Ты всегда там была. Веришь?

– Верю. Вижу. Теперь уже знаю.

Мы помолчали, привыкая к новым ощущениям. Потом Маша вскинулась, вспомнив:

– Погоди, а что же теперь с нами будет? Я заперта внутри тебя, а ты – внутри машины…

– Ничего страшного. Думаю, как только машина сломается, мы сможем покинуть ее.

– Сломается – сама по себе, или…

– Или. Надо выполнить наше решение.

– Знаешь, а мне почему-то уже не хочется мстить. Мне сейчас вообще не хочется причинять кому-нибудь вред, даже самому нехорошему…

– Что, и мужу?

– Да, и ему не хочется. Пусть живет, как может. За все зло, сотворенное им, он сам даст ответ. Без нас. К чему мне быть его фурией, брать грех на душу? Нет разницы, придет он на суд сегодня или через тридцать лет. Ты понимаешь меня?

– Конечно же, понимаю. Я ведь только ради тебя здесь. Я рад, что ты так повзрослела.

– Мне кажется, это из-за тебя, из-за твоего сердца. Я будто искупалась в твоей любви. Оказывается, так много мыслей, сомнений, страхов было во мне от неуверенности, что меня кто-то любит.

– Но ведь всех нас любят, – возразил неуверенно я, вспоминая высокую фигуру у стола, внимательный взгляд, просветивший меня, как рентген.

– Ах, это не то! – Маша капризно махнула рукой. – Это не такая любовь. Она слишком … ровная, мягкая, как пуховое одеяло.

– А моя, значит, как джутовый мешок, – попытался отшутиться я.

– Не ерничай, не получится. Я теперь знаю тебя изнутри, как ты и сам, может, себя не знаешь.

Маша продолжила, все больше распаляясь.

– Мы будем ему, подлецу, верно служить! Мы его перевоспитаем своей верностью, и он неизбежно станет лучше, чище, светлее…

– Ну да, конечно, а попав на небо, будет просто раздавлен нашим благородством и самопожертвованием. И попросится обратно на Землю, обязательно – вместе с нами. И чтобы мы опять ему верно служили, а он нашим служением наслаждался и перевоспитывался…

– Фу, каким пошлым ты иногда бываешь!

– Какой есть. И это не пошлость, а простой здравый смысл, коммон сенс. Не зря же говорят «горбатого могила исправит». Могила, а не Тойота.

– Так что же ты предлагаешь нам делать?

– Да ничего особенного. От нас ведь мало что зависит. Побудем тут, пока машина не пойдет под пресс, каких-нибудь десять-пятнадцать лет. А ты сможешь заниматься своим положительным реморализаторством. Сон ему красивый навеять или станцию классической музыки подсунуть в приемнике.

– Думаешь, подействует? – в голосе Маши прозвучало сомнение.

– Так ведь попытка – не пытка. И все равно надо же чем-нибудь заниматься?

– Да, но десять лет – это же так много…

– Может быть, и все двадцать, – усугубляю я.

– Вот продаст он через год машину какому-нибудь пенсионеру, а тот станет ездить из гаража раз в месяц до ближайшего супермаркета. И сбережет машину на века…

– Ой, а о таком я и не подумала!

– И я не подумал, – великодушно принимаю я на себя часть вины. Не напоминая бестактно, что первоначальный план состоял совсем в другом.

– Хорошо, миленький, любименький, придумай что-нибудь, чтобы и волки были сыты, и овечка не слишком засиделась в этой железяке!

Маша устраивается удобнее и говорит сонным голосом:

– Что-то я подустала, наверное, мне нужно немного поспать, отдохнуть…

Ее голос затихает. Она действительно спит. Я мысленно ставлю пятерку своим способностям – желание поспать я сам Маше внушил.

Оказывается, для этого не нужно ничего, кроме напряжения воли. Что ж, неплохо. Теперь у меня развязаны руки, хоть и ненадолго.

В плотном мире возможности мои очень малы, но реальны. Опытным путем я установил, что мой предел – камушек весом меньше грамма. Карат, усмехнулся я. Мал золотник, да дорог. Ничего, и этого может оказаться достаточно.

Следующей стадией стало внушение «ему». После первого раза дело у меня пошло веселее. Вскоре «он» захотел подняться на своей новой машине на вершину утеса, царящего над заливом. И двигатель испытать, и закатом полюбоваться. Вечерний город очень красив отсюда.

Камешек испытанный я предусмотрительно устроил на крышке картера, чтобы не искать потом новый такой же. Мы взлетели по крутому серпантину на самый верх. Машина была на высоте. Даже стало жаль ее немного. Она-то ни в чем не была виновата.

– Ничего! – подумалось с внезапной злостью. – Попадет в машинный рай как невинно убиенная, вернется на Землю уже Кадиллаком.

Мы остановились на самой вершине, на парковке рядом с обзорной площадкой. Я почувствовал уклон асфальта. Мне это было на руку. Когда «он» припарковался и поднял до отказа рычаг ручного тормоза, я был уже наготове и подложил камешек в нужное место.

Шестерня хрюкнула, проворачиваясь, и не затянула тормозные колодки. Хозяин хлопнул дверцей, направляясь к балюстраде. А мы с машиной тихонько поехали в другую сторону, с удовольствием подчиняясь закону всемирного тяготения.