Татьяна Виноградова - Непростые истории 3. В стране чудес

В юности Геракл любил наблюдать – вмешиваться он робел – за спорами Хирона и Прометея. Великий человеколюбец и провидец был чуть горделив: он знал себе цену, говорил немного, но кратко и весомо. Горизонты его познаний и планов на будущее были настолько обширны, что Геракл терялся в многозначности помыслов, однако Хирон всякий раз находил контраргументы. Он говорил довольно быстро, с ровной интонацией, стараясь не повышать голоса, и в глазах его светился тёмно-синий блеск, а с губ не сходила та самая кентаврья усмешка. Прометей провидел порядок вещей – Хирон придавал им смысл. Где же ты теперь, Прометей-Огненосец?..

***

Вот идёт герой героев, чернокудрый, кареглазый, могучий, человек-гора по монументальности торса – и все же совсем невысокий ростом Алкид-Геракл. Не поднимает головы до тех пор, пока не осознаёт, что на него смотрят – и тогда в притворном веселье разгибает спину, расправляет плечи, подбрасывает палицу левой рукой, в то время как правая теребит львиную лапу на плече. Поиграем в героев!

И Хирон тоже прямит стан и ударяет ладонью о ладонь, словно желая пуститься в пляс.

– Привет тебе, Зевесов сын. Прекрасный день возвестила Эос. Мы запомним это сегодня, обещаю.

И Геракл радостно откликается, кланяется до земли, снимает оружие, относит подальше от входа в пещеру колчан со стрелами. Хирон смеётся над его предосторожностями, предлагает трапезу – лепешки, орехи, вяленую козлятину – настоящий пир для странника. И вот оба уже смеются, рассказывают последние новости, собранные Гераклом у людей и принесённые Хирону весёлыми наядами, гордыми ореадами и капризными дриадами.

Кентавр вполголоса рассказывает какую-то шуточку про шашни власть имущих – и Геракл хохочет басом, шлепая его по конскому крупу. Тот дергает хвостом, но не перестаёт смеяться, хотя в уголках глаз выступают слезы.

– У обманутой Геры оказалась тяжёлая рука, – смеётся Хирон, – почти как у тебя.

(оправдано ли различающееся оформление прямой речи в разных эпизодах?) Цитирование отдельных фраз, сказанных в разное время отдельными персонажами или «народом» и диалоги в настоящем времени оформлены по-разному в зависимости от уместности употребления в тексте.

***

Наутро они собираются расстаться, когда Геракл замечает, что друг готов его провожать.

– Не стоит, Хирон! Я легко спущусь, как поднялся. Пелион мне как дом родной – каждый камень тут знаю.

– И всё же я хочу вместе с тобой дойти до леса.

Алкид в недоумении: его друг с трудом переставляет узловатые конские ноги, так куда его несёт, в какой ещё лес? Но тот не замечает вопросительных взглядов и неуверенных возражений. Они двигаются в рассветных сумраках – вершина залита солнцем, а ниже по склону ещё не наведалась заря. Ступают неловко, копыта скользят по каменистым россыпям, волосы застревают в густых ветках пиний, оливы хлещут по лицам узкими листьями. Геракл помогает высокому, словно всадник, кентавру, припадающему на заднюю правую ногу, тот наваливается всей массивной тушей – что Гераклу, он небо за Атланта держал! Но герой не может понять, зачем. Зачем тащиться куда-то с утра пораньше? Или Хирон специально поджидал кого-то из гостей, чтобы тот помог спуститься? Что он забыл внизу? Его легко покалечат местные крестьяне, приняв за одного из гнусных нравом собратьев. И так на ногах едва держится, что за Лисса его укусила?

– Я сохраню вчерашний день в памяти, друг мой, – говорит внезапно спутник Геракла, и тот вздрагивает от неожиданности. – Правда, сверху не всё было видно, так что мне придется запомнить и этот наш спуск, и дальнейшее…

– Ты оправляешься в путь? – недоуменно спрашивает Геракл, подставляя плечо, когда в очередной раз лошадиная нога ударяется об острый камень и кентавр почти заваливается набок.

– В дальний.

– Один?

Рыжие усы прячут усмешку.

– Туда поодиночке обычно ходят. Чтобы с товарищами, это надо тебя пригласить. Или Ахилла, к примеру. А уж чтоб целым городом – Одиссея.

Геракл морщит лоб, утирая с него конский пот. Уж полгода как после авгиевых конюшен зарёкся прислоняться к лошадям, а вот поди ж ты. Сколько он имел дел с лошадьми – и все какие-то неправильные. Что этот рыжий демон бормочет про города? Кто такой Одиссей?

***

Последнее путешествие. Хирон щурится на восходящее солнце – и Гелиос, смилостивившись, объезжает кучевое облако. Скоро, вот-вот… Он смотрит вниз по склону родного Пелиона и видит эти мельчайшие красные точки. «Это будет сегодня», – Хирон улыбается в усы и начинает спуск. Геракл, похоже, его не понял, но готов помогать, и это даёт надежду, что всё получится.

Поначалу, планируя свой путь к Аиду, он пожалел, что уйдёт весной. В конце концов, Хирон мог выбрать и осень, тогда умирание природы было бы созвучно его чувствам и примирило бы со смертью. Но нет! Нет, это стало бы потаканием своей глупости и признанием поражения. Его ждала вечная весна там, где весны не может быть никогда.

Он учил всю свою полуконскую жизнь – детей, юношей, взрослых, заставляя раскрываться запертые до поры до времени таланты. Когда-то его друг Прометей дал людям огонь, а затем – ремесла, письменность, науки, культуру… Но ещё задолго до того они много ночей подряд спорили, глядя на похищенное с Олимпа пламя костра, нужны ли человечеству эти божественные высоты. Не достаточно ли просто накормить несчастных, погреть им пищу на костре? Нужно ли им дальнейшее развитие, вдруг они окажутся недостойными такого дара?

– Ты не можешь бросить дитя без присмотра, – вполголоса журчала речь кентавра. – Ты уже зажёг в них огонь любопытства, но тягу к знанию надо подпитывать. Огня мало. Нужно не только пробудить душу, её придется учить знаниям и любви.

И Прометей дал людям письмо и литературу – и ему это припомнили, низринув в Тартар. Но даже летя в бесконечный мрак и ужас, он не выдал имени своего идейного сообщника и вдохновителя.

Теперь же старого кентавра ждут чёрные провалы Аида и толпы не просто отчаявшихся или неразвитых – забывших себя душ. Он не станет пить воды из реки забвения, ему как бессмертному полагается хоть маломальский выбор.

На этой мысли кентавр гордо поднял подбородок и получил по лицу колючей веткой. О, Афина, твой символ мира колется!

Да, смерть разума страшнее ежедневного умирания тела, так что он сохранит в памяти каждую каплю пульсирующего в венах яда, но взамен найдёт применение своей памяти. Он найдёт в Аиде что-нибудь, похожее на свет. Недаром его друг – Проме…

***

Неожиданно они поскользнулись на размокшем от недавних дождей склоне и полетели вниз оба, копытами вперёд один, вытянув палицу – другой.

– Эх, как же меня угораздило вчера так быстро взобраться? Сегодня ведь вдвоём спуститься не можем! – воскликнул герой из-под навалившегося на него конского крупа.