Юрий Козлов - Новый вор

„Не продолжай, — поднял вверх руки Перелесов, — я сдаюсь. Нет никакой необходимости…“

„Но я скажу, — продолжила мать. — После возвращения из Парагвая, ты помнишь, теннис, волчий аппетит, велосипедные прогулки и всё такое, он захотел снова, после десятилетнего перерыва, спать со мной…“.

„Он твой муж“, — растерянно произнёс Перелесов.

„Я оттягивала как могла. У меня был выбор — покончить с собой или с ним. Я хотела — с собой. Но не смогла, струсила. Он… был хорошим человеком, я любила его! — Она вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. — Я знаю, что буду гореть в аду!“

Закончив осмотр „Молота“, Перелесов отошёл под дерево отлить. Охранник сделал знак водителю. Тот быстро вернулся за руль. Взвизгнув тормозами, машина встала носом к снесённым воротам завода.

Застёгивая ширинку, Перелесов окинул взглядом тёмные корпуса, выщербленные трубы, безголового серебристого рыбного Ленина, несущего куда-то на укороченной руке чёрную автомобильную покрышку.

В этот самый момент вдруг стало неестественно светло. Перелесов увидел пробивший крышу дальнего корпуса, устремившийся в небо синий луч. Он, как длинная спица, достал до месяца и тут же растворился в облаках, как его и не было.

— Выруби дальний свет! — крикнул охранник водителю. — Всех крыс перепугаешь!

Когда выехали с территории „Молота“, сидевший рядом с водителем охранник обернулся.

— Вам звонили.

— Кто?

Охранник протянул смартфон.

— Линдон, — прочитал фамилию Перелесов. — Набери, — попросил охранника.

— Он ждёт вас в ресторане „Царская охота“, — сказал охранник. — Будем там через двадцать минут».

В последнее время Перелесов всё чаще задавался вопросом: придётся ли переформатирование остаточной России на его век, или он вослед пилигримам и господину Герхарду успеет уйти за горизонт, а Россия так и останется скрипеть костями?

Как-то некстати вспомнилась строчка: «Подушка неба — горизонт» . Какая разница, вздохнул Перелесов, за горизонт или под подушку? Тут же всплыла вторая (последняя) строчка ненаписанного стихотворения: «Уйду в тебя и задохнусь от счастья» . Это был первый и последний поэтический опыт в жизни Перелесова. Адресовалось стихотворение почему-то… похожей на подращенного цыплёнка экспедитору с Курской птицефабрики Эле. Значит, было в ней что-то такое, что подвигло юного Перелесова на сочинение стихов. Но что? Он не помнил.

А может, он тогда ушёл в подушку неба, задохнулся от счастья и умер, а сейчас по земле ходил другой, презревший лирику, Перелесов? Жизнь не уставала радовать невозможными причинно-следственными связями, причём не косвенно (художественно), а по Маяковскому весомо, грубо, зримо , подтверждая даосский тезис: «Всё связано со всем».

Точно такое же стихотворение мог бы сочинить господин Герхард в роковую ночь, если бы, конечно, у него было для этого время. Он, в отличие от юного Перелесова, реально задохнулся… от счастья?

По всем расчётам, русский народ должен уступить территории, раствориться в некой безнациональной сущности к 2050 году.

У Перелесова были неплохие шансы дожить: он не пил, не курил, следил за здоровьем, занимался (в меру) спортом, фитнесом, правильно питался.

Ну и что, подумал он, глядя из окна машины на ночную, но не спящую Москву, что с того, что я доживу до развала России (перехода в новое качество — такое словосочетание всё чаще вкрадчиво просачивалось в государственные бумаги под грифом «секретно»), какая мне в этом радость?

На подушку неба была натянута чёрная наволочка с булавками звёзд. Перелесову хотелось уйти в неё и задохнуться от счастья.

Но нижняя больная сумеречная жизнь густо выпирала светящейся пеной из дверей и пандусов ночных клубов, круглосуточных супермаркетов, ресторанов, каких-то непонятных поздних театров. Это была злая, оскорбляющая небо, кислотная пена. Клейкая, она растворяла в себе людей, сводила на нет их силы, рубила на корню человеческий век. Как хорошо, подумал Перелесов, что у меня нет дочери, зависающей в наркоманическом ночном клубе, нет сына, готового врубиться в отбойник на «Мазератти» или «Ломбарджини-дъябло» .

Красивые , вспомнилось ему определение из неправдоподобного, как сама правда, научного эксперимента американского учёного Джона Колхуна под названием «Вселенная-25». Этот парень организовал настоящий рай — идеальная температура воздуха, изобилие еды и питья, отсутствие хищников, оборудованные гнёзда — для небольшой популяции мышей и стал следить, что будет дальше. Сначала мыши радостно плодились, деятельно осваивали пространство, но потом с ними начали происходить удивительные вещи. Они постепенно перестали размножаться, среди них (при равном доступе к жизненным благам) появились так называемые отверженные , число которых неуклонно росло. А потом (Колхун назвал эту стадию развития мышиного социума предпоследней) появились красивые . К этой категории относились особи, демонстрирующие нехарактерное для вида поведение. Самцы отказывались драться и бороться за самок и территорию, не проявляли никакого желания спариваться, были склонны к пассивному образу жизни. Точно также вели себя самки. Красивые ели, пили, спали и очищали свою шкурку, избегая конфликтов и выполнения любых социальных функций. В отличие от большинства прочих обитателей мышиного рая , на их теле не было шрамов, выдранной шерсти. Это были настоящие мышиные нарциссы, не способные ни на что, кроме бессмысленного самолюбования. В предпоследней популяции красивые превратились в доминирующее большинство, после чего стремительно — а как иначе при отказе от размножения? — вымерли. Ну, а завершающая (после красивых ) популяция мышей оказалась сплошь ублюдочной. Последние мыши практиковали однополовые связи, вели себя девиантно и агрессивно. В условиях избытка жизненных ресурсов и качественной пищи у них процветал каннибализм (мышеедство?), они с непонятной страстью пожирали друг друга. Самки отказывались заниматься детёнышами и попросту отгрызали им головы. На 1780-й день после начала эксперимента умер последний обитатель мышиного рая .

Проецируя результаты исследования на человеческую цивилизацию, Джон Колхун сформулировал «Теорию двух смертей». Первая ступень — смерть духа, за которой неотвратимо следует вторая — вырождение и физическая смерть.

В России, творчески развил мысли американца несущийся в чёрной машине по ночной Москве Перелесов, красивые — это власть, а плебс — девиантный отстой. Ему одна дорога — смерть. Сейчас он упирается, митингует, кипит в сетях, но вскоре сможет протестовать исключительно посредством массовых сексуальных извращений, каннибализма и… смерти. Власть уже пережила смерть духа, но ещё не утратила воли к наслаждению. А потому сформировала буферную между собой и плебсом популяцию силовых мышей (мышгвардию ). Нам, русским красивым, с гордостью за свой народ подумал Перелесов, хватило ума оградить себя от девиантного (в недалёком будущем гомосексуально-каннибалистичес-кого) отстоя мышгвардией . Вот только, вспомнил экономического чекиста Грибова, ограда трещит и валится.