Юрий Козлов - Новый вор

Едва ли к кому из своего окружения Сам выказывал больше приязни, нежели к Линдону. Перелесов не помнил случая, чтобы он перебил, поправил его на каком-нибудь совещании или заседании. Линдон сопровождал Самого в зарубежных визитах, не тратя время на пустые церемониальные встречи во дворцах, где у дверей прели истуканы в медвежьих шапках или в шароварах с саблями на боку. Линдон работал по своей программе. Был случай, когда Сам, дожидаясь его, задержал на час вылет президентского борта из Нью-Йорка. «Раньше мы думали, что в России только один человек может позволить себе опаздывать, — помнится, заметил по возвращении затесавшийся в делегацию Грибов, — теперь, стало быть, их двое». А ещё он посоветовал Перелесову держаться от Линдона подальше. «Почему?» — сделал вид, что не понял, Перелесов. «Линдон, — нехотя объяснил Грибов, — отмычка к разным сложным замкам, ручка ко многим закрытым дверям. Даже если просто пройдёшь мимо, будут думать, что непросто прошёл».

Но совсем не общаться с коллегой по работе в правительстве было невозможно. Однажды они оказались рядом в ложе на ипподроме во время скачек на приз Президента России среди лидеров близлежащих стран, дам в дресс-коде дневной коктейль (в непременных шляпках), чиновников, олигархов, владельцев конезаводов и прочих уважаемых людей. Линдон без малейшего интереса провожал водянистыми глазами уносящихся жеребцов с прилепившимися к их спинам, как жевательные резинки, жокеями в напоминающих медицинские утки шлемах.

«Вы сделали ставку?» — спросил Перелесов.

«Не люблю тотализатор», — ответил Линдон.

«Много проигрываете?»

«Тотализатор, — проводил взглядом даму в шляпке, напоминающей горшок с цветами, Линдон, — это временная, точнее спровоцированная, потеря контроля над собственными финансами. Вы делаете ставку и не знаете, что будет с вашими деньгами. Но тот, кто перехватывает у вас контроль, знает точно. Тотализатор, как и политика, в руках мошенников. Вы надеетесь, что вам повезёт, но выигрывают всегда они».

«Я поставил на жеребца из Абхазии», — признался Перелесов.

«Это правильно, — вздёрнул вверх птичью голову Линдон. — Мы всё утро думали о бонусе для абхазского президента. Решили, что его лошадь должна взять главный приз, всё-таки десять миллионов».

«Сейчас предварительные забеги, — заволновался Перелесов, — главный приз будет после перерыва. Я успею поставить?»

«Потом решили не суетиться, выдали ему банковскую карту на предъявителя. Я же вам сказал, всё в руках мошенников, — засмеялся Линдон. — Извините, президент зовёт».

Перелесов давно обратил внимание, что народ в правительстве, несмотря на поощряемый президентом культ молодости, спорта и здорового образа жизни, быстро ветшает, лысеет, сохнет или, наоборот, расплывается, деформируется лицом. Сам хорошо смотрелся на экранах и встречах с народом, но в повседневной реальности старел, сдувался перекаченным лицом, обвисал плечами, каменел уставшим от бронежилета позвоночником. Перелесов с грустью замечал, что и у него (а он по возрасту годился президенту в сыновья) вдруг начинают дрожать руки, голова становится ватной, перед глазами рассыпчато плавают чёрные точки. Спорт и фитнес не спасали. Перелесов всё чаще вспоминал парагвайских шаманов. Он чувствовал, что длинная, как у господина Герхарда, жизнь ему не светит. Нацисты, если их сразу не казнили, а потом не поймали еврейские мстители, живут долго. Если, конечно, не берут в жёны русских женщин.

В предстоящем визите матери в Парагвай Перелесов видел уже не двойное, а тройное дно. Как он раньше не догадался — она тоже хочет помолодеть!

Только Линдон среди членов правительства оставался человеком без возраста. Ему было за пятьдесят, но Перелесов ни разу не видел его в очках, и по лестницам он прыгал через несколько ступенек, как худая ходячая птица.

«Господин Линдон, вы носите титул барона?» — спросил у него Перелесов, когда они в кольце охраны шли за президентом по весенней набережной Ялты сквозь ликующие, устилающие их путь цветами толпы.

«Нет, — нисколько не обиделся неуместному вопросу Линдон, — я — рождён вне брака, бастард».

«Неужели это до сих пор учитывается?»

«Очень строго, — ответил Линдон. — На вопросы крови прогресс не распространяется».

«Не думаете прикупить домик в Крыму?» — сменил, не поверив вице-премьеру, тему Перелесов.

«И вам не советую, — приветливо помахал рукой радостно скандирующим „Рос-сия! Рос-сия!“ девушкам Линдон. — Крым не то место, где следует приобретать недвижимость в ближайшие… — на мгновение задумался, — двадцать лет».

Машина тем временем въехала на стоянку перед рестораном «Царская охота». Охранник открыл дверь, выпустил Перелесова.

Линдон сидел в дальнем углу возле бочек с мочёными яблоками, квашеной капустой, плошек с клюквой и брусникой. Бревенчатую стену над его головой украшали пучки трав. Слегка взлохмаченный Линдон напоминал ещё не успевшего состариться лешего, переодевшегося в костюм, чтобы посетить ресторан. Возможно, он был из новой — урбанистической — популяции леших. Увидев Перелесова, Линдон приветливо помахал ему рукой.

— Извините, если нарушил ваши планы.

— Нет проблем. Я был недалеко.

— Надеюсь, не на работе? — по-волчьи, одними зубами улыбнулся Линдон.

— На «Молоте». — Перелесов не сомневался, что Линдон прекрасно знает, где он был.

— Это был лучший завод в СССР, — сказал Линдон. — В девяностом году его укомплектовали самыми современными на то время швейцарскими станками с числовым программным управлением. Их даже не успели смонтировать, продали через год в Индию по цене металлолома, а цеха использовали под склады для сигарет.

— «Молота» нет, — подтвердил Перелесов, — осталась только земля.

— Это точно. Земля, как Пушкин, наше всё. Как говорили ветхозаветные пророки, из неё вышли, в неё вернёмся. Присаживайтесь, — спохватился Линдон. — Меню, — кивнул на тяжёлый в тиснёной коже (как в земле) альбом.

— Я не голоден.

— Я тоже, — обвёл взглядом стол Линдон. — Но надо что-то заказать. Может быть, выпить?

Перелесов покачал головой.

— Тогда чай, — сказал Линдон официанту. — Заварите Те Туанинь и принесите ягод, только не кислых. Я пригласил вас… — повернулся к Перелесову.

— Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — продолжил тот. — К нам едет ревизор?

— В некотором смысле да, — не обиделся Линдон, наоборот, как будто даже повеселел, — только он никуда не уезжал.

— И что же он нарыл на меня, грешного? — Перелесову вдруг вспомнился роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Он показался себе Берлиозом, простодушно беседующим с Воландом и одновременно мечтающим, что неплохо бы бросить всё к чёртовой матери, да и махнуть в Кисловодск. Перелесову тоже мучительно захотелось бросить всё и махнуть в Синтру, да хоть… в Парагвай, но он помнил, чем закончился для Берлиоза разговор на Чистых прудах.