Евстахий Рыльский - Станкевич. Возвращение

Sex-appeal Макса бросался в глаза — определение чисто английское или американское, оно стало применяться и к мужчинам, но на континенте называлось обычно шармом и относилось к расфуфыренным межеумкам, напомаженным и смазанным брильянтином, чьи рты не смыкались круглые сутки, исторгая всякие любезности, шуточки и комплиментики, которые, по-видимому, так забавляют и увлекают аристократок, мещанок и мужичек.

Вернемся, однако, к пабу, где, отхлебнув пива, которое показалось ему приторным, Макс обвел равнодушным взглядом длинный темный зал и уставился на девушку. Он любил женщин, хотя их плоть вызывала в нем зачастую чувство брезгливости. Одни были слишком белотелые, другие — слишком пухлые. А когда на груди просвечивали синие жилки, ему делалось просто тошно. Он терпеть не мог широкобедрых и вислозадых. Любое несовершенство вызывало омерзение. В публичных домах он часто ставил всех в затруднение. Был предельно чувствителен как к красоте, так и к уродству. На то и другое реагировал бурно. Духовным совершенством была для него мать. Если б он только встретил такое же совершенство в безупречной оправе, это был бы синтез, надежда на счастье. И вот теперь, кажется, он это встретил. Молодая, по всей видимости, высокая, вероятно, худая, сильного сложения. Блондинка, скорее русая, пожалуй, даже шатенка, хотя в полумраке не разглядишь ни волос, ни цвета лица. Наверняка не очень светлая, иначе в темноте это бросилось бы в глаза. Широкие плечи, длинный стан, тонкая талия и, вероятно, узкие бедра. Последнее не столь очевидно, ибо сидит боком, однако выпуклые, мускулистые ягодицы — а это заметнее, когда женщина сидит, нежели тогда, когда стоит, хотя, казалось бы, должно быть иначе, — давали ему основание полагать, что таз у нее не слишком широкий. Голова небольшая, с удлиненным затылком, такая, какую в Польше назвали бы «шляхетской». Лицо, судя по профилю, пожалуй, даже совершеннее фигуры. Хотя трудно говорить о чертах, потому что с того места, где сидел Макс, он не видел в фас, но в короткое мгновение, когда их взгляды встретились, он понял, что она привлекательна. Лоб невысокий, изящно очерченные брови, достаточно густые, их можно не подкрашивать, и достаточно тонкие, чтоб их выщипывать. Ресницы очень длинные, загнутые вверх, глаза, по-видимому, такие, как надо (со своего места Макс их не видел), щеки худые, кожа гладкая, без румянца.

В пабе, кроме них, было еще несколько мужчин. Один, изрядно захмелев, разлил пиво, и бармен стал его бранить, назвал сукиным сыном, вонючкой, армайским [18] От Арма (Armagh) — Ирландия. кротом. Макс решил подойти к девушке, но в последнюю минуту смалодушничал и направился к стойке. Заказал содовую.

— Вам не понравилось пиво? — осведомился бармен, вытирая руки о синюю тряпку.

— То, которое вы мне подали, действительно так себе, — буркнул Макс.

— Вы заказали такое, — возразил бармен. — Может, попробуете другое? У меня есть бочечное из пивоварни Тивертон, лучшее, какое варят в Корнуолле. Нацежу вам кружечку, если, не возражаете.

— Да, пожалуйста, — ответил Макс, оборачиваясь. Теперь девушка сидела к нему спиной. На ней было светлое платье в обтяжку.

— Содовую тоже?

— Да, — подтвердил Макс, не сводя глаз с девушки.

Он стоял у стойки, барабаня пальцами по жестяной поверхности. Напротив парень в снежно-белом фартуке мыл стаканы, разбрызгивая пенящуюся воду. Бармен добавил еще кое-что о достоинствах пива «Тивертон» и заодно об ирландских свиньях, которые не научились вести себя в обществе, в особенности если выпьют лишнего. Посетитель, разливший пиво, пел меж тем какую-то песню, которой Макс не понимал, но бармена она явно раздражала, именно она и вызвала замечание о свиньях. В самом деле, певец был, судя по всему, ирландцем — рыжий, бледный и некрасивый.

Минуту спустя Макс, взяв кружку, с бьющимся сердцем приблизился к девушке.

— Знаете, зачем я взял еще раз пиво? — обратился он с вопросом, чувствуя, как покрываются испариной ладони. — Я не любитель пива, пью его в редких случаях и без особого удовольствия, — добавил он, когда девушка подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Я встал со своего места, хотел подойти к вам, но потом не решился. И у меня остались две возможности: либо уйти, так с вами и не познакомившись, потому что на улице я б с вами не заговорил, либо не терять шанса и прикинуться, будто мне понадобилась вторая кружка. Как видите, это был лишь предлог, — добавил он решительно, правда, громче и чуть поспешнее, чем это было необходимо, к тому же в двух местах запнулся, не уверенный, что употребил глагол в правильном времени. Девушка не ответила, но не отвернулась и ничем не выразила пренебрежения. Макс тем не менее рассчитывал на большее и смутился. Отхлебнул пива, неуверенно улыбнулся и, стоя по своему обыкновению на чуть расставленных ногах, подав вперед голову, пробурчал: — Неплохое… Бармен был прав. Очень даже неплохое… Первое было сладковатым. А вы какое пьете?

— Пар! — ответила она. Большие темные глаза и треугольное лицо с выступающими скулами. Без румянца, что свойственно англичанкам. Вся смугло-бледная.

— Я от кого-то уже слышал это название. Кто-то посоветовал мне посетить Пар, поскольку я выбрался на экскурсию.

— Экскурсию? О чем это вы? — спросила она тем же равнодушным тоном, каким говорила о пиве.

Макс огляделся по сторонам — посетителей прибывало. За соседний столик уселись два молодых человека — то ли школьники, то ли студенты. Он ощутил неловкость, неуверенность усилилась, и потому с некоторым раздражением (а раздражением он с недавних пор преодолевал или хотя бы маскировал свою неуверенность) произнес:

— Экскурсия, знаете ли, в сапогах. Раздобуду соответствующую обувь и пересеку Корнуолл вдоль и поперек, уж сам не знаю как. Неважно… Впрочем, я наверняка не сделаю этого. Какой-то человек уговаривал меня то ли вчера, то ли позавчера предпринять такую эскападу.

— Что за человек? — спросила девушка, по-прежнему не спуская с него глаз. Она сидела чуть откинувшись, повернув в его сторону голову.

— Служащий в гостинице. Молодой человек, который занимается постояльцами.

— О какой это вы гостинице?

Макс стиснул зубы и щелкнул пальцами — эхо прошлось от стены до стены.

— Я уж не помню, какая-то гостиница в Лондоне. Разве это так важно?

— Нет, думаю, что нет. Да вы не сердитесь, — добавила она тихо, подняв руку с тонкими, хрупкими пальцами, что свидетельствовало о склонности к артриту. — Не сердитесь, пожалуйста, я уже ухожу.

— Куда? — спросил он разочарованно.

Девушка улыбнулась и, пожав плечами, ответила:

— На вокзал. Я в Эксетере проездом.

— Вы путешествуете?

— Да, похоже на это, — рассмеялась она.