Андраш Беркеши - Друзья

— Присядь, Бела.

Молодой человек сел, достал пачку сигарет и, спросив разрешения, закурил.

— Что случилось, шеф?

— Бела, ты помнишь, чем мы занимались вечером третьего марта?

Земак почесал в затылке:

— А какой это был день?

— Пятница.

— Пятница… пятница… Не тогда ли я заехал за вами, чтоб отвезти на фабрику? Ну, точно. В этот день была авария. Трубу закупорило.

— А как это можно удостоверить?

— Проще пареной репы. У нас же есть дневник записи происшествий. Вы сами его завели. Помните? Там все точно записано. Где случилась авария, кто обнаружил, во сколько, кому доложили и так далее.

Ну конечно же, дневник записи происшествий! Миклош вспомнил, какую неприязнь вызвало у некоторых это нововведение. На кой черт, мол, это нужно? Они рабочие, а не администраторы. Вот и пригодился дневник. У Миклоша тотчас полегчало на душе. Но до чего же глупую ловушку ему подстроили! Вероятно, надеялись, что он растеряется и утратит способность к сопротивлению. Очевидно, поэтому Маклари сразу предложил ему уехать в Мохач и пообещал в этом случае не затевать дисциплинарного расследования.

— Бела, сделай, пожалуйста, фотокопию той записи за третье число. И еще одна просьба личного порядка. Можешь мне помочь?

— О чем разговор, шеф! Что надо делать?

— Третьего числа на фабрику приезжал фургон. Водители — два молодых парня. Надо бы узнать номер этого фургона, во сколько он прибыл и когда уехал. И фамилии водителей. — Затем Миклош подробно рассказал Земаку, для чего ему нужны эти сведения, и добавил: — Анико просто сама не своя. Боится смотреть мне в глаза и при этом врет без зазрения совести, будто я ее напоил, отвел домой и изнасиловал.

Земак задумчиво курил, глядя в потолок.

— По-моему, Анико еще девственница, — сказал он после небольшой паузы.

— Увы. К сожалению, это не так.

— Откуда вы знаете?

— От нее. Она сама подшофе рассказывала, что еще в интернате ее изнасиловал садовник. А может, и выдумала. Кто ее знает?

— Черт побери! — Земак стряхнул пепел. — Она просто сбрендила. Я тут заходил как-то к ней. Так она заплакала и послала меня подальше. Но я все равно с ней поговорю. Может, завтра утром это удастся. Эту мерзость не она придумала, я уверен.

Вошел Пал Зоннтаг. Робко поздоровался. Попросил прощения за беспокойство, сказал, что может зайти и попозже.

— Нет, нет, мы уже закончили. — Миклош взглянул на Земака: — Значит, как договорились, Бела. — Тот кивнул и вышел из кабинета.

Зоннтаг положил на стол бланки материальных заявок:

— Соблаговолите подписать.

Миклош, занятый своими мыслями, не глядя расписался на бланках.

— Спасибо, господин инженер. — Старик потянулся за бланками, но Миклош накрыл их ладонью:

— Подождите.

— Мне надо работать, господин инженер.

— Успеется.

Старик заложил руки за спину и уставился на носки своих сапог.

— Почему вы не смотрите мне в глаза? — спросил Миклош и встал из-за стола.

Зоннтаг медленно поднял голову, взглянул на него из-под тяжелых полуопущенных век.

— Чего вы от меня хотите? — В голосе его появилась твердость, от прежней робости не осталось и следа. Он выпрямился и сразу стал на несколько сантиметров выше.

— Когда-то давно мы с Имре крали в вашем саду абрикосы, — начал Миклош. — Нас поймал старый Ауэрбах и привел к вам. Вы как раз завтракали. На террасе. У меня до сих пор стоит эта картина перед глазами. Вы сидели впятером. С супругой, дочерью, Казмером и господином Леопольдом. Помните?

— Запамятовал. Слишком давно это было.

— В тридцатых годах. Ауэрбах привел нас на террасу, доложил вам, что произошло. Вы тогда подошли и сказали: «Ну-ка посмотрите мне в глаза! Честный человек всегда смотрит в глаза людям». А теперь я вам говорю, господин Зоннтаг: посмотрите мне в глаза.

— Чего вы от меня добиваетесь, господин инженер? Что было, то прошло. Моя жена, приемная дочь и зять умерли. Казмер уже давно где-то за границей, наверно, и венгерский язык забыл. Я честно тружусь на своем месте. Что вам от меня надо?

Он не чувствовал страха, зная, что за ним стоит семейство Ауэрбахов. Пусть Зала хоть наизнанку вывернется, ничего у него не выйдет. Вебер вчера вечером под одобрительные возгласы присутствующих заявил, что Зала уже ноль без палочки. И даже меньше того. Живой труп. Его уже черви обгладывают. Конечно, Вебер красовался перед Анико. Она ему нравится, поэтому и молол языком, набивая себе цену. Но сути дела это не меняет. Зала больше не опасен.

— Что вам от меня нужно? — повторил Зоннтаг, подойдя поближе.

— Мне только хотелось бы знать, почему вы лжете. Почему вы наврали, будто я хотел сжечь пряжу? И почему вы утверждаете, что я при вас привел домой пьяную Анико?

Когда, приехав в Бодайк, Миклош впервые увидел Зоннтага в новом качестве, ему сразу показалось, что бывший владелец фабрики намеренно изображает из себя скромного, затюканного жизнью работягу, чтобы вызвать сочувствие окружающих. И эта роль ему оказалась по плечу. Многие так и воспринимают этого бывшего аристократа и богача, который не брезгует черной работой и не боится испачкать руки. А как учтив дорогой дядя Пали, как предусмотрителен с простыми работницами! Даже не верится, что он жил когда-то в шикарном замке, окруженный многочисленной прислугой. Не мешало бы некоторым руководителям, вышедшим из рабочих, поучиться у него человечности и вежливости.

Перед Миклошем стоял сейчас прежний Зоннтаг — не скромный истопник, а гордый, самолюбивый аристократ.

— Я слушаю, господин Зоннтаг. Зачем вы лгали? Давайте говорить откровенно.

— Потому что я вас ненавижу и хочу, чтобы вы убрались из Бодайка. Вы можете спросить, почему ненавижу. Я отвечу. Из-за вас меня в сорок шестом арестовали и дали три года. А за что? Какое преступление я совершил? Все знают, что я был против нацистов и не якшался с Бауэром и его компанией. А вы меня взяли — и под суд. И теперь спрашиваете, помню ли я ту историю с кражей абрикосов. Я вас тоже могу спросить: помните ли вы тот суд, который вынес мне приговор?

— Помню, — сказал Зала, с интересом глядя на Зоннтага. — Вас приговорили за подавление забастовки в сорок втором году. Председателем стачечного комитета был мой отец.

— Да, ваш отец был председателем. Я вел с ним переговоры. И мы пришли к соглашению…

— Тем не менее жандармы избили моего отца до полусмерти прямо на фабричном дворе и потом забрали. С тех пор мы его не видели.

— Совершенно верно. Все так и было. Но не я донес на вашего отца.

— Как? — поразился Миклош. — Значит, не вы вызвали жандармов?

Зоннтаг приложил руку к сердцу:

— Видит бог, не я.

Миклош понял, что сейчас Зоннтаг говорит правду.

— Ну а кто же?

Воспоминания растравили душу Зоннтага. Глаза его увлажнились, большим напряжением воли он сдержал подступившие к горлу рыдания.