Андраш Беркеши - Друзья

Миклош уже давно заметил, что в прядильном цехе, работавшем круглосуточно, происходит что-то странное. Некоторые работницы задолго до окончания смены останавливали станки и исчезали в раздевалке, а потом спокойно расходились по домам. Миклош не мог понять, в чем тут дело. Станки должны работать безостановочно, ведь производительность и так низкая. Конечно, он здесь не был начальником и это не входило в его компетенцию, но его обуревало любопытство. Однажды, обходя цех, он остановился у станка Маргит Татар, решив порасспросить девушку. Он давно заметил, что Маргит не испытывает к нему такой враждебности, как остальные. Иногда даже улыбается. Миклош обратил внимание, что из цеховой конторки за ним наблюдает Ирен Ауэрбах, но не придал этому значения.

— Скажите, Маргит, — начал он, — а почему многие уже закончили работу?

Маргит посмотрела на бездействующие станки, потом подняла взгляд на Миклоша.

— Они опытные, и работают быстрее меня. А ведь вы сами видите, я стараюсь, как могу. Но больше ста процентов у меня не выходит при всем желании.

— А у них?

— Ну, у них и по сто тридцать получается. Как они этого добиваются, я не знаю. Я ведь здесь всего только полгода. Ну, может, со временем научусь.

— Несомненно. — Миклош ободряюще улыбнулся девушке и пошел дальше.

Ауэрбах сразу же вышла из конторки и направилась к Маргит.

— Чего хотел Зала? — спросила она.

Маргит поправила мотки.

— Поинтересовался, почему другие закончили работу раньше времени.

— И что же ты ответила? — насторожилась Ауэрбах.

— Сказала, что они более расторопные. А у меня так не получается, сколько б я ни старалась.

— Больше вы ни о чем не говорили?

Маргит нахмурилась.

— А если и говорили, так что из этого? Разве мне нельзя разговаривать с Залой?

Тон Ауэрбах смягчился:

— Ради бога, голубушка. Ты меня просто неправильно поняла. Только, знаешь, Зала тут все-таки не начальник.

— Я знаю, — сказала Маргит. — Не надо мне делать замечания.

— Что с тобой? Ты никак сердишься на меня? — спросила Ауэрбах. — Откуда такая враждебность?

Маргит сноровисто снимала со станка намотанные бобины.

— У меня нет вражды ни к кому. Просто я не люблю, когда меня допрашивают.

— Ну хорошо, хорошо, будем считать, что я ничего не сказала, — промолвила Ауэрбах, помогая девушке поставить пустые катушки.

Маргит запустила станок.

— Знаешь, Ирен, — произнесла она миролюбивым тоном, — мне самой интересно, как это у других так ловко получается. Я же стараюсь не меньше, чем они. Вот потрогай спину — вся мокрая. Даже в туалет не могу сходить из-за этого проклятого станка. А норму-то не выполняю.

— Радость моя, — добродушно сказала Ауэрбах, — это вопрос практики, только и всего. Я шесть лет проработала на таком станке, а ты всего полгода. Не горюй. Ты девушка способная, работящая. Научишься. Ты больше не сердишься на меня?

— Нет.

— Ну, пока.

Ауэрбах улыбнулась девушке и вернулась в конторку. Там уже находился Шандор Фекете, молодой начальник цеха. Вопреки фамилии [23] Фекете — черный (венг.) . у него были белокурые длинные волосы, почти до плеч. Узкое лицо с коротким вздернутым носом обрамляли густые бакенбарды, а над тонкой верхней губой топорщились светлые усы. Недавно ему исполнилось тридцать лет. Он закончил текстильный техникум и два года назад женился на младшей сестре Шандора Ауэрбаха, породнившись таким образом с этим семейством. Ирен он уважал и в то же время побаивался, зная, что его свояченица связана дружескими узами с Имре Давидом, Балинтом Чухаи и многими руководителями области. Поэтому старался ей всячески угождать, прислушивался к ее советам и никогда не спорил. Он отдавал себе отчет в том, что его продвижение по службе во многом зависит от Ирен. А она и не пыталась скрывать, с какими важными шишками проводит выходные дни. Ей доставляло удовольствие бросить с равнодушным видом, как бы между прочим:

— Шаника, вчера вечером у Давидов и тебе перемыли косточки.

— В самом деле, Иренка?

— Да еще как. Знаешь, там был Балинт Чухаи с Катинкой. Речь зашла о промышленном преобразовании уезда. А любой план развития обычно вызывает оживление в кадровой политике. В такие периоды надо выдвигать кандидатуры, на которые можно рассчитывать. Вот тут-то ты им и подвернулся под руку. — И, любуясь его испуганным видом, с улыбкой добавила: — Но я, конечно же, расписала им тебя в лучшем виде. Не беспокойся, свояк, мои друзья прислушиваются ко мне.

— Я знаю, Иренка, — сказал начальник цеха, устремив на женщину преданный взгляд. — А можно тебя кое о чем спросить?

— Валяй, Шанишка.

— Только не пойми меня превратно, Ирен, не подумай, что я пытаюсь подольститься. Я давно хотел тебя спросить: почему ты работаешь ткачихой? Ты умна, у тебя такие данные, ну, понимаешь, что я хочу сказать…

Женщина улыбнулась:

— Понимаю, Шанишка. Когда-нибудь объясню. А пока удовольствуйся одним: я здесь очень хорошо себя чувствую. Я спокойна, на мой станок никто не претендует. Это не письменный стол.

…Увидев входящую в конторку Ирен, Фекете сразу понял, что она чем-то взволнована. Ее беспокойство передалось и ему, и он с замирающим сердцем спросил:

— Что случилось, Иренка?

— Мне не нравится поведение Залы.

— А что он делает?

— Ходит тут, разнюхивает. Допрашивает девушек, почему они раньше уходят домой, и все такое. По-моему, это его не касается.

Ауэрбах по своему обыкновению слегка погрешила против истины, ибо Миклош разговаривал только с Маргит Татар. Услышав, что Зала приставал к девушкам, Фекете взбеленился:

— Да как он смеет соваться в чужие дела? На каком основании? Ну, я ему покажу! Я ему все скажу!..

— Только осторожнее, свояк, — сказала Ауэрбах. — Не забывай, что он друг Имре Давида.

— Наплевать! — воинственно произнес Фекете.

На другой же день он отправился в механический цех. Гизи, секретарша Залы, с такой силой и быстротой била по клавишам пишущей машинки, будто участвовала в конкурсных испытаниях.

— Ваш шеф у себя? — строго спросил Фекете.

Гизи обернулась, подняла на Фекете свои большие серые глаза и, увидев его строгое лицо, рассмеялась.

— Ну и злюка к нам явилась! — констатировала она, вставая. Это была добродушная, упитанная двадцатилетняя девушка с улыбчивым ангельским личиком, которое не портили даже веснушки. — Подождите, я сейчас доложу.

— Не надо, — проронил Фекете и вошел в кабинет.

Миклош сидел за столом и составлял какую-то сводку. Он поднял голову на скрип открываемой двери и, увидев Фекете, расплылся в улыбке.

— Вот так неожиданность! — воскликнул он и, выйдя из-за стола, направился к Фекете, дружески протягивая ему руку. Тот на мгновение заколебался, пожимать ему руку или нет, потом наконец решился и смущенно, как гимназистка, подал ладошку лодочкой. — Присаживайся, товарищ Фекете. — Миклош показал на один из стульев возле стола для совещаний. Фекете сел, расправив серый халат. — Закуривай. — Миклош положил на стол пачку «Ласточки».