Андраш Беркеши - Друзья

Миклош с легким сердцем покинул красильный цех. Вечером он пересказал Терезе этот разговор и добавил:

— Вот видишь, рано или поздно все становится на свои места. Люди не так уж плохи, как мы о них думаем.

…В пятницу утром к нему зашел Имре Давид. Директор был в хорошем настроении, шутил с Гизи, прохаживался по кабинету, потирая руки.

— Ну и мебель у тебя! — сказал он, осматриваясь. — Пора всю эту рухлядь на помойку снести.

— Почему? Мне в самый раз, — ответил Миклош. — Иностранцы ко мне не ходят, пыль в глаза пускать некому.

— Я понимаю, но тем не менее…. В общем, я скажу Бойтарне, пусть найдет для твоего кабинета нормальную мебель. У меня тоже нет особых запросов, но от того, что положено, грех отказываться.

— Ну, как хочешь, Имре. Хотя, повторяю, меня и эта, как ты говоришь, рухлядь вполне устраивает. Так значит, Бойтарне не уходит?

— С какой стати ей уходить? Лучшего завхоза я даже представить себе не могу.

— Видишь ли, поговаривают, что эту должность все-таки займет тетя Ирма.

Имре Давид усмехнулся:

— Возможно. Если директором будет кто-то другой. А покуда еще я руковожу фабрикой, эта ведьма может работать здесь только уборщицей. Или пусть вообще уходит.

— Ты ее так ненавидишь? — спросил Зала.

— Именно.

— Интересно, что Ева с ней в хороших отношениях, насколько мне известно. Часто бывает у нее. Недавно жаловалась мне, что ты игнорируешь эту тетю Ирму, а у нее, мол, такая светлая голова.

Имре Давид поднял брови:

— Надеюсь, тебе-то не надо объяснять, почему я не выношу старуху. Ты же знаешь, как она со мной обращалась. А что до ее отношений с Евой, меня это не касается. Это женские дела, я в них не вмешиваюсь. Бог с ними. Я к тебе не за этим пришел. Говорят, ты ходил к Ферко Форбату.

— Кто говорит?

Имре рассмеялся.

— Какая разница? Здесь человек сразу обо всем узнает. Хочет он того или нет.

— Да, я с ним разговаривал. — И Миклош поведал другу во всех подробностях о состоявшейся беседе.

Имре выслушал его, не перебивая, а потом сказал:

— Я-то думал, что ты решил рассчитаться с ним за своего отца. Уже ходят слухи, что Миклош Зала привлекает к ответственности Ферко Форбата.

— Чушь собачья. Знаешь, Имре, я давно поставил крест на своем прошлом. Но кое-кто до сих пор не может угомониться. Вдова Форбата, например. Она отравляет душу своего внука бессовестным враньем. И сыну портит жизнь. Я уж теперь и не знаю, можно ли вообще похоронить прошлое.

Имре Давид отвернулся к окну.

— Ты прав, — сказал он. — Это трудно. И чем-то напоминает игру в одни ворота. Мы забываем о прошлом. Для нас не важно, откуда пришел человек, что он говорил и что делал. А они не забывают. Они не могут забыть. Знает кошка, чье мясо съела. Вот и братец мой утверждает, что Йожеф Шиллер не был фольксбундовцем. Это, мол, мы с тобой выдумали. Но если на то пошло, я еще не забыл, как мы с тобой и с дядей Жигой сидели в корчме Йожефа.

— Я тоже помню, — подхватил Миклош, — как Йожеф хвалился своей принадлежностью к фольксбунду. И потом, ты же знаешь, что мы нашли фольксбундовские архивы, в которых значилась его фамилия. Так что врет твой братец, как сивый мерин. — Он встал, прошелся по кабинету. Остановился возле Имре. — В общем, не собираюсь я никого трогать. Но и меня пусть оставят в покое.

В четверг десятого марта Имре Давиду позвонил председатель сельсовета Игнац Авар и пригласил вечером на новоселье. Имре знал, что празднество по случаю завершения строительства загородного дома должно было состояться в субботу, но Авар сказал, что в субботу ему надо уезжать в Пешт, поэтому новоселье решили справить в четверг, то есть сегодня. Имре спросил, приглашен ли Миклош Зала. На другом конце провода последовало долгое молчание, потом Авар хриплым голосом спросил:

— По-твоему, его следовало бы пригласить?

— Думаю, что да. Я бы на твоем месте пригласил его.

— Ну, если ты так считаешь, пригласи сам от моего имени. Вместе с женой, естественно. Хотя должен тебя заранее предупредить: не многие обрадуются его появлению.

— Неважно, — ответил Имре. — Поговори с ним, Игнац. Все-таки лучше, если бы ты…

— Нет у меня времени, — перебил его Авар.

Имре передал Миклошу приглашение Игнаца Авара, но тот ответил отказом.

— Тереза не может оставить Миклошку одного, — сказал он, — а без нее я не пойду.

Они гуляли во дворе фабрики. Ярко светило солнце, южный ветерок, принося аромат далеких полей, обдувал их лица.

— Хорошо бы, если б ты все-таки пошел, — убеждал его Имре. — Это не Будапешт, здесь каждый человек на виду.

— Я понимаю, Имре, — ответил Миклош. — Но мы еще здесь не освоились. Терезе многое пока непривычно и даже чуждо. Не пойми меня превратно, но я, вернее мы, то есть Тереза и я… Ну, ты понимаешь…

— Понимаю, — кивнул Имре. — И ежу понятно, что вы — это Тереза и ты… — Он рассмеялся. — Ну, а если серьезно… Удачно ты женился, как по-твоему? Вы хорошо живете с Терезой?

Они шли в сторону кочегарки. На клумбах уже пробивались первые ростки тюльпанов, нарциссов и гиацинтов, упрямо бросая вызов прохладным рассветам.

— Да пожалуй, я не прогадал, — вымолвил Миклош. — Тереза — хорошая мать, хорошая жена. — Он остановился, поглядел на друга. — Конечно, может быть, это только иллюзия, поскольку мне не с кем сравнивать. Наверно, с другой женщиной мне жилось бы лучше. Кто знает? А может, и нет. Во всяком случае, у меня есть Тереза, и представь себе, я ее люблю.

— Значит, ты не нуждаешься в любовнице? — спросил Имре Давид.

Зала двинулся дальше.

— Ну, что до этого, — сказал он, — конечно, некоторое разнообразие никогда не помешает. Вот только с возможностями туго. Между прочим, у Терезы характер — далеко не сахар. И ссоры у нас бывают. Дело, как говорится, житейское. Но знаешь, что меня больше всего раздражает? Если Тереза считает, что я ее обидел, она меня наказывает. Может целыми днями не разговаривать, не подпускать к себе. Ну, что это за дела? Я же не ребенок, чтобы подвергать меня наказаниям. В такие моменты я бы с удовольствием пошел к другой женщине.

Имре чувствовал, что Миклош по-прежнему тянется к нему всей душой и поэтому говорит все как на духу. Они так и остались закадычными друзьями, которые никогда ничего друг от друга не скрывают.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что не изменял Терезе?

— Нет, не хочу. Это было бы неправдой. Конечно изменял и не могу поручиться, что впредь не стану этого делать.

— Вот теперь я тебя узнаю, — улыбнулся Имре. — Аж на душе полегчало. А то я думал: или ты в монахи записался, или просто комедию ломал передо мной. Я-то стараюсь ни одного шанса не упустить. Хотя, знаешь, тут надо быть очень осторожным. В этом поселке в моде анонимки.