Андраш Беркеши - Друзья

— Понял, — подумав, ответил Вебер.

— Вот и хорошо. А теперь давай поговорим о другом. — Ференц Давид подошел к шкафчику, достал бутылку палинки и две рюмки. — Что-то у меня в желудке мутит, — сказал он, наливая. — Ну, твое здоровье, Бела.

— Спасибо, шеф, — сказал молодой человек и залпом выпил палинку.

— Так вот, — начал Ференц Давид, — дело идет к тому, что текстильной фабрике в этом году присвоят звание передового предприятия. Это в интересах области и, конечно, уезда. Я уж не говорю о рабочих, которым это звание и связанная с ним денежная премия придаст уверенности в своих силах. Естественно, к этому событию надо основательно подготовиться, настроить общественное мнение. В общем, подготовь серию статей о фабрике. В каком она была бедственном положении, как преодолевались трудности, какую действенную помощь в этой работе оказывал уездный комитет партии во главе с Чухаи. Не забудь и о генеральном директоре управления, о том, какие плодотворные связи сложились между руководителями управления и уезда, благодаря чему удалось вывести фабрику из прорыва. Ну, ты меня понимаешь.

— Конечно, — кивнул Вебер. — Эта работа мне по душе. Надеюсь, ты будешь доволен.

— Тогда в добрый час, Бела. А Миклошем Залой не занимайся.

Вскоре в «Народной газете» начали регулярно появляться статьи о «феномене текстильной фабрики в Бодайке». Дал интервью газете и Каплар. Он заявил:

«Дело действительно дошло до того, что мы решили закрыть фабрику в Бодайке ввиду ее нерентабельности. Предприятие испытывало хронический недостаток рабочей силы, и это усугубляло ее бедственное положение. Конечно, тут есть и доля нашей вины, и мы с себя ответственности не снимаем. На наше счастье, партийное руководство уезда пришло нам на помощь в тот тяжелый период. В лице нового директора фабрики Имре Давида мы нашли такого специалиста, который начал неуклонно проводить в жизнь выработанную нами организационно-производственную концепцию. За три года убыточное предприятие превратилось в рентабельное и теперь приносит немалую прибыль народному хозяйству. Не останавливаясь на достигнутом, мы ищем возможности дальнейшего роста производства и разрабатываем план генеральной реконструкции фабрики».

Когда официальная беседа закончилась, Бела Вебер поинтересовался:

— А что вы можете сказать о Миклоше Зале, товарищ Каплар?

Генеральный директор задумался, потер ладонью гладко выбритый подбородок.

— Почему вы об этом спрашиваете, товарищ Вебер?

— Да как вам сказать? Заинтересовал меня этот человек.

— Вы с ним знакомы?

— Нет. Но достаточно хорошо знаю его прошлое. Его жизненный путь — не из заурядных. И меня удивляет, что в последнее время к нам все чаще стали приходить анонимки со всевозможными обвинениями в его адрес.

— Ничего удивительного, — ответил Каплар. — У него невыносимый характер. Для того чтобы работать в коллективе, недостаточно быть хорошим специалистом, надо обладать и определенными человеческими качествами. А Зала, как бы это сказать, выработал для себя определенные моральные мерки и пытается подогнать под них любого и каждого. Только это у него не выходит. Отсюда и возникают конфликты. Не знаю, о чем речь в этих анонимках, но думаю, что многое соответствует истине. Еще когда он работал в Будапеште начальником технического отдела, была мысль назначить его директором. Но начали поступать жалобы, что он груб и нетерпим с подчиненными. Бывало и так, что он выгонял с фабрики тех, кто, по его мнению, работал не так, как следовало. Я направил туда сотрудницу контрольного отдела Кунде, чтобы разобраться с жалобами. Она там беседовала с рабочими, а потом составляла протоколы и требовала, чтобы они ставили подписи. Это, конечно, глупость, я ей не давал таких полномочий. Короче говоря, добралась она и до Залы. Поделилась с ним своими выводами, завела речь о демократических нормах поведения, о политике партии. Так знаете, друг мой, как отреагировал Зала? Он послушал немного, а потом сказал: «Извините, уважаемая, но я не стану с вами беседовать, пока вы не побреетесь, потому что мне мешают ваши усы».

— Что-что? — переспросил Вебер, в недоумении глядя на Каплара. — Усы?

— Ну да. Когда Кунде лежала в больнице, ей довольно долго вкалывали неробол. А это такой гормональный препарат, который оказывает на женщин побочное действие, вызывая растительность на лице. Конечно, у бедной женщины были довольно заметные усы, но это же не повод для насмешек. Я возбудил дисциплинарное дело против Залы, потребовал объяснений. Так он обрушился на меня. Дескать, знаю ли я, что эта Кунде — дочь одного из крупнейших в свое время фабрикантов и что училась она где-то в швейцарских колледжах, а теперь приехала сюда учить его демократии и осуждать от имени партии. Естественно, я указал ему на дверь, предупредив, что, во-первых, не желаю разговаривать в подобных тонах, а во-вторых, у него нет никакого права унижать своего ближнего. А Зала в ответ заявил, что плевать хотел на таких ближних, которые заставляют его подписывать липовые протоколы. Короче говоря, отделался он в тот раз устным предупреждением. Но каков гусь, а! — распалился Каплар. — И это еще не все. Когда меня выдвинули делегатом на съезд партии, Зала единственный встал и сказал, что не поддерживает мою кандидатуру, потому что я провожу якобы антидемократическую линию. Ну и так далее и тому подобное. Даже вспоминать не хочется.

При этих словах Вебер насторожился, как ищейка, напавшая на след. О чем это, интересно, не хочется вспоминать Каплару? Когда они распрощались, он позвонил своему старому другу Фридешу Мольнару, работавшему в Будапештском комитете партии, и вскоре уже сидел в его кабинете. Мольнар обрадовался: они давно не виделись. Друзья пили кофе, вспоминали студенческие годы, перебирая общих знакомых. Мольнар с сияющим видом показал ему фотографии двух сыновей-дошколят.

— А ты не женился, Бела? — спросил он.

— К счастью, еще нет, — рассмеялся Вебер. — В столице столько красивых и достойных девушек, что я хоть сейчас надел бы на себя узы Гименея. Но, старик, я живу в провинции, а там все совсем иначе. Живя здесь, этого не понять. — Он помрачнел. — Честно тебе признаюсь, Фрици, я очерствел и стал циником. Это и немудрено, когда думаешь одно, а пишешь совсем другое. Понимаешь, Фрици, есть государственные интересы и есть областные интересы. Кто не знает, может подумать, что они совпадают.

— А что, это не так? — спросил Фридеш Мольнар.

— Абсолютно. У нас на первом месте область, а потом уже государство. Кто думает иначе, может нажить себе неприятности. Ну да я не плакаться к тебе пришел. Это просто мысли вслух. Ко всему, собственно говоря, можно привыкнуть. В конце концов, человек должен служить тому, кто его кормит. Погоди, не перебивай меня. Я заранее знаю, что ты скажешь. Пойми, Фрици, теории хороши, пока ты не столкнешься с жизнью. — Он закурил сигарету. Мольнар глядел на него, размышляя, как же сильно изменился этот некогда восторженный правдоискатель. Но он устал за день и не хотел спорить. А Вебер спросил: — Фрици, ты знаком с Капларом?