Андраш Беркеши - Друзья

У Имре поплыли круги перед глазами. Боже праведный, он должен вернуть восемьдесят тысяч форинтов! Да, ничего не поделаешь, отдавать придется. И все же он на что-то надеялся. На что? Трудно сказать. Наверно, на то, что это всего лишь глупая шутка. Может быть, Ева просто испытывает его терпение?

— Я знаю, что ты на меня сердишься, — сказала Ева. — Но поверь, я не могла поступить иначе. — Заметив, что Имре побледнел и на лбу у него выступил пот, она встревожилась: — Тебе плохо?

— Ничего, — тихо ответил он. — Ну, продолжай. Почему же ты не могла поступить иначе?

— Сейчас объясню. — Ева закурила. — Видишь ли, во-первых, о такой мебели можно только мечтать. Она бывает-то раз в год по обещанию. И потом, нам она досталась за полцены. То есть это уцененный товар.

— Как так — уцененный? Ты что же, отдала столько денег за какую-то старую рухлядь?

— Да нет, ты меня не понял. Это новая мебель, просто Шандорка…

Имре взорвался:

— Шандорка? Какой еще, к чертовой матери, Шандорка? Что за Шандорка у тебя появился?

Ева бросила на него ледяной взгляд:

— Если ты собираешься устраивать мне сцены, я сейчас же сяду в машину и уеду к родителям.

— Кто такой Шандорка?

— О, господи, ну что ты за бестолочь! Я говорю про Шандора Ауэрбаха.

— Этот бегемот для тебя Шандорка?

— Ну, хорошо, пусть будет Ауэрбах. Ты мне дашь, наконец, закончить? — Имре кивнул. — Словом, Шани, то есть Ауэрбах, договорился с приятелями, чтобы мебель, которую выберем мы с Ирен, уценили. Я сказала, что у меня все равно сейчас нет денег, но меня успокоили: мол, достать деньги — не проблема.

— Поди, Ирен успокоила?

— Нет. Ты будешь смеяться. Тетя Ирма, которую ты так ненавидишь. Мы как раз у нее сидели. Там был и бегемот Ауэрбах. И дядя Пали. Они говорили, что фамилия Давида — это залог, под который можно дать любую сумму. Ирен тут же пообещала дать двадцать тысяч. Потом и тетя Ирма и дядя Пали предложили деньги. Я их сразу предупредила, что не скоро отдам, что нам еще надо отдать ссуду в сберкассу. А они говорят, неважно, мол. Фабрике скоро присвоят звание передового предприятия, и Имре перепадет приличная премия…

Имре закрыл глаза, глубоко вздохнул:

— Несчастная, знаешь, что ты наделала? Ты бросила меня на съедение этим шакалам. И теперь они в любой момент могут меня сожрать. Ева, пойми, мы не получим и ломаного гроша. Фабрика не станет передовым предприятием.

— Перестань! Я утром разговаривала с Фери. Он сам мне звонил, просил переговорить с тобой. Чтобы ты не портил жизнь ни себе, ни мне. Фери сказал, что готов оказать тебе любую поддержку. Фери сказал, что он все устроил, чтобы вы получили это звание.

— Ну да. Он-то устроил, только я этого подарка не приму.

— Как не примешь? Ты не имеешь права отказываться.

— Не имею права? Может быть. Но я обязан отказаться. Ева, ты умная женщина… — Он встал, вынул из портфеля докладную Миклоша, расчеты. — На, прочти. Потом поговорим.

Ева почти час изучала бумаги, внимательно вчитываясь в каждое слово, вникая в анализ, сделанный Терезой, в расчеты. То, что она узнала, потрясло ее. Ирен — мошенница? Государству нанесен убыток в несколько миллионов форинтов? Короче говоря, из-за этого Имре и не хочет, чтобы фабрике присваивали звание. Но что-то тут не так. Ведь Имре-то ни в чем не виноват. Он вкалывал днями и ночами, вытягивал фабрику на своем горбу, добился таких результатов!.. Ему по справедливости причитается премия. А как же Ирен? Нет, нет. Ева любит ее и не может поверить, что она замешана в этом деле. Явно Зала сводит с ней какие-то счеты. Ева вспомнила ее слова, сказанные во время последней встречи: «Евика, этот Зала очень опасный человек. Злобный, мстительный. Ты знаешь, что он из мести посадил в тюрьму дядю Пали? Надо добиться, чтоб Имре избавился от него, иначе у нас у всех будут большие неприятности».

— Прочла? — спросил Имре.

— Да. — Она отложила бумаги. — Вопрос только в том, насколько все это достоверно.

— На сто процентов. По-твоему, я могу теперь с чистой совестью принять премию?

— По-моему, да. Можешь. Ты никого не обманывал. И потом, это уже старые дела.

— Но не устаревшие.

— Таких тонкостей я не понимаю. И насчет Ирен не верю. Послушай, Имре, я никаких драгоценностей продавать не стану. Не говоря уже о шубе.

— А как же ты тогда отдашь долг? Другого выхода нет. Неужели тебе не понятно? Я заведу дисциплинарное дело против Ирен, а она бросит мне в физиономию, что я должен ей двадцать тысяч. А Шани Ауэрбах просто живот надорвет со смеху. Как это я могу что-то вякать, если покупаю вполне доброкачественную мебель по сниженной цене? Какая же тогда разница между мной и этими жуликами?

Через два дня в областной «Народной газете» появилась обличительная статья о Миклоше Зале. Странным образом на фабрике все, кроме Миклоша, заранее знали ее содержание. В финансовом отделе открыто говорили, что Зала — распоследний мерзавец, который разыгрывает из себя ярого моралиста, а сам направо и налево изменяет своей несчастной жене.

Утром Этель Богнар пригласила к себе в кабинет Терезу.

— Садись. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка затерялась на ее впалых щеках. Накануне муж изрядно отволтузил ее, и теперь ей не терпелось выплеснуть свою досаду, на ком-то отыграться, — Что нового, Тери?

— В каком смысле? — Тереза взглянула на нее с недоумением. — Что тебя интересует?

— Многое. Например, почему ты без моего разрешения роешься в некоторых финансовых ведомостях? И каких результатов тебе удалось достичь?

«Так вот откуда ветер дует», — подумала Тереза и воспрянула духом. Что касается профессии, здесь она любого заткнет за пояс. Тереза поправила халат на коленях.

— Если не ошибаюсь, я тебе еще в прошлом году перед рождеством сказала, что на фабрике допускаются нарушения финансовой дисциплины. Помнишь, что ты мне ответила?

Богнар поправила очки:

— Нет, не помню.

— В следующий раз придется просить ответы в письменном виде. Ты ответила, что не надо считать себя умнее других, что тебе и так все известно. В таком случае чего же ты от меня хочешь? Разве я плохо работаю? У меня нет ни одного взыскания. Говори прямо, в чем дело.

Богнар закрыла глаза. Боль от вчерашних ударов все еще не проходила. Но не могла же она признаться, что вчера муж избил ее из-за Терезы! Он явился под градусом: целый вечер они где-то пили с Шани Ауэрбахом. Шани — насколько Богнар поняла из пьяной речи мужа — обвинил ее в том, что она вкупе с Терезой шпионит за Ирен. Напрасно она объясняла пьяному буйволу, что не имеет к этому никакого отношения. Он ей не поверил. Ведь его «кореш» Шани Ауэрбах собственными глазами видел у Миклоша Залы ведомость Ирен.