Дитер Нолль - Киппенберг

Сегодня он отвечал на мой вопрос так:

— Ну чему уж тут быть новому? Разве что несколько молодых химиков из хадриановской лаборатории вчера после работы пили вино в нашей столовой.

— Наверно, отмечали день рождения?

— Может, отмечали, — сказал Трешке. — А может, и не отмечали. Во всяком случае, третью бутылку они выпили за то, чтобы сонному царству в старом здании скорей пришел конец.

Я подумал про конференцию работников высшей школы. Мне вспомнились слова Боскова о том, что в преподавании, как и в характере исследований, многое должно измениться. Но я взял неверный след. Трешке поглядел на меня своими бесцветными глазами, и на его морщинистом лице появилось какое-то непривычное выражение.

— Известие, что вы ждете гостей из Тюрингии, пробежало по институту как степной пожар, — вот что сказал Трешке и не добавил больше ни слова.

Я на секунду задумался, но не пришел ни к какому выводу. Спрашивать дальше не имело смысла. Если и существовала какая-то связь, я ее не обнаружил и, поднимаясь по лестнице, уже забыл начисто все слова Трешке.

В вычислительном центре в операторской, где между столами приютилась маленькая раскладушка, я увидел Мерка, Харру и Лемана. Они работали, чтобы освободить машину для тюрингцев, но при этом даже не вызвали девушку-оператора, потому что ей пришлось бы платить сверхурочные плюс воскресную надбавку, к тому же Леман предпочитал все делать собственноручно. На начало недели время заказывали также Босков и Шнайдер. Шнайдера нигде не было видно.

— Мы его выставили, — объяснил Леман. — Он все причитал, что, мол, воскресенье — день отдыха и что социализм разрушит его семью и тому подобное. Врет он все, просто он ошибочно запрограммирован, после обеда он заявится и снова пойдет заливать.

Далее Леман сообщил, что, по всей вероятности, которая у него граничит с уверенностью, завтра с утра машина поступит в распоряжение его святейшества.

— А что вам еще осталось сделать? — спросил я.

— У Робби сейчас задача, как у молочницы, — воскликнул Мерк. — Он сортирует — любая молочница справилась бы с этим!

— Если бы только ей дали год времени, — сказал я.

Леман жестом отослал Мерка к пульту, где загорелась контрольная лампочка и одновременно застрекотало пишущее устройство. Он пояснил: определяем последовательность аминокислот для статистических выкладок Боскова. К сожалению, никто из нас не разбирается в этих данных. Если допустить, что Шнайдер ничего не объяснит, считаешь ли ты это уважительной причиной, чтобы пригласить сюда Боскова?

— Если ты на всякий пожарный случай заблаговременно его предупредишь, — отвечал я. — Да, а как обстоит дело со мной? Я вам сегодня еще понадоблюсь или нет?

У Лемана дрогнули уголки губ, опять презрительно, за что он и схлопотал от меня деликатное замечание:

— Может быть, ты наведешь здесь порядок, пока машина занимается сортировкой? А то, куда ни глянь, всюду следы твоего гениального размаха.

Это был прямой намек на феноменальную способность Лемана обращать любой, даже совершенно идеальный порядок в первозданный хаос, устранение которого он передоверял другим. Леман промолчал. Я кивнул и вышел.

В лице Лемана мне достался недурной улов; я похитил его у народного образования, нов качестве учителя его даже представить невозможно. В один прекрасный день он возник, корча гримасы, хотя и не такие отчаянные, как нынче. До него, мол, дошли слухи насчет нашего «Роботрона», вот он и заявил без тени смущения, что, если у нас действительно существует вполне современный, не стесненный узкими рамками одной науки коллектив, а не сплошное профессорское чванство и феодально-иерархическая лестница, тогда — и только тогда — он для нас самый подходящий человек, потому что где вы найдете лучшего, где, я вас спрашиваю?

— Вы не далеко уйдете, — отвечал я ему. — Потому что, во-первых, немецкая профессура никогда не страдала чванством, а во-вторых, при социализме не бывает феодально-иерархических лестниц, и уж тем более не бывает их в науке.

Леман хмыкнул, я улыбнулся, и Лемана зачислили к нам. Мало того, с помощью Ланквица, хотя и не без возни, я затолкал его в аспирантуру, и Леман не моргнув глазом поступил в нее, хотя место в аспирантуре было рассчитано на химика. Ну и что, займемся химией, эка важность. Диссертацию он, разумеется, не написал и по сей день, но зато приобрел достаточную сумму знаний по химии, чтобы стать наилучшей из всех возможных для нас кандидатур, а на то, будет у него степень или нет, Леман плевать хотел с высокой колокольни. Здесь, за пультом ЭВМ, он проявил неслыханные способности и подлинную одержимость.

Его довольно откровенный пессимизм был выражением продуктивного скепсиса, который, несмотря на весь лемановский фанатизм, помог ему невредимо пройти через эпоху повального увлечения ЭВМ. «Нет никаких оснований уповать, — говорил Леман, — что электронная обработка данных поможет разрешить все проблемы нашего общества. Это просто эвфемистическая трепотня». Но зато в Лемане очень скоро выработалось редкостное чутье на использование возможностей ЭВМ в химии.

«Мы еще только учимся, — любил он говорить поначалу. — Мы еще должны научиться жить с ЭВМ. Для нашего института было бы слишком накладно рассматривать ее как гигантский арифмометр, заменяющий столько-то бухгалтеров».

Леман сделал из этого соответствующие выводы вместе с Мерком и целым штабом исследователей и программистов. Он составил собственную библиотеку программ специально для наших нужд, благодаря чему мы перестали зависеть от программного обеспечения, предоставляемого фирмой. То обстоятельство, что наш «Роботрон» имеет весьма скромное быстродействие, уже вызвало в свое время нарекания Харры. Но Леман окрестил подобную критику «трепотней», она безумно его злила, усиливала нервный тик, а главное, по его мнению, не имела никакого отношения к делу. Истинная же проблема заключалась в том, что ЭВМ модели «Роботрон-300» была задумана вовсе не для решения сложных научно-математических задач. Леман же усмотрел в этом вызов и поставил себе целью доказать, что пригодность «Роботрона» для наших целей есть всего лишь вопрос разумного программирования. И наконец: «Кто, скажите на милость, предлагает вам более совершенную машину? Кто? Ну так и молчите».

На сегодняшний день Леман успел проработать у нас пять лет. Сотни ночей провел он в стенах института, питаясь исключительно сосисками и черным кофе, давно уже перешел из стадии обучения в стадию умения, а в его шкафах хранились такие программы для ЭВМ, каких больше не сыскать было во всей республике, — программы, суммировавшие в себе значительные материальные ценности, и потому охранял он их, как дракон — сказочный клад.