Дитер Нолль - Киппенберг

Жизнерадостный Босков показался мне сейчас каким-то изменившимся, я бы даже сказал, подавленным.

— У вас что, одна из кошек заболела? — спросил я. — Почему вы делаете такое лицо?

— Какие там кошки, — отозвался Босков, — глупости все это. И лица я никакого не делаю. Просто у меня не идет из головы мысль о том, как все это дьявольски трудно.

— В конце концов, дядюшка Папст далеко не дурак.

— Да нет, я думаю о товарище Ванге, — объяснил Босков. — Он и в самом деле приходил прощаться, и его самолет вылетает сегодня ночью.

Я покачал головой.

— Он ведь нигде не сможет использовать незаконченную диссертацию.

— Да, и это тоже. Но главное — скрытые причины. Товарищ Ванг тоже, разумеется, не все понимает. Я просто восхищен им, он прекрасно держится, только как же ему быть, надо делать вид, будто все в порядке, но я-то его знаю, передо мной-то он никогда не таился, меня-то он не обманет. — Босков допил свое пиво. — Его отзывает партия, а тут разговоров быть не должно — складывай вещички и поезжай.

— Вы понимаете, что сейчас происходит в Китае?

— Вы про культурную революцию? — ответил вопросом Босков. — Я всячески стараюсь разобраться в происходящем, я могу понять, что они желают отделаться от всей той дряни, которую оставило у них колониальное господство, но отвергать Бетховена? Так же нельзя. Уж не предлог ли вся эта культурная революция? По скудости информации нам трудно судить. Подождем, авось дальше будет яснее. Но порой меня охватывает страх.

Его последние слова услышал доктор Папст, внезапно возникнув перед нашим столиком. Босков, охваченный страхом, — это потрясло Папста. Он хотел поздороваться с нами, но замолк на полуслове, тощий такой и щуплый, и поглядел на нас, сидящих, сверху вниз.

— Страх тут ни при чем, — сказал я, поднимаясь с места.

Босков же, продолжая сидеть, пояснил:

— Мы тут малость потолковали о политике.

Папст подсел к нам. Выразительность его мимики была поистине удивительна. Едва я доложил о своем разговоре с Эрфуртом, лицо его — лицо рано состарившегося мужчины — тотчас разгладилось и из глаз исчезла тревога. Я говорил серьезно, размеренно, с оптимистическими интонациями. Пациентке сообщили о моем звонке, следовательно, я мог передать Папсту ответный привет от жены. Поток благодарностей я остановил профессиональным сообщением о том, что мы явно имеем дело с не особенно тяжелой черепно-мозговой травмой и что опасности для жизни нет наверняка. Кстати сказать, Босков тоже с видимым облегчением выслушал мой бюллетень, а облегчение, как мне кажется, тотчас преобразовалось в хороший аппетит, потому что, когда к нашему столику подошел официант, Босков долго колебался между свиной и телячьей ножкой, прежде чем принять окончательное решение и заказать жареную телятину со сложным гарниром.

— Для этого господина как можно больше гарнира, — сказал я выразительно.

Официант несколько секунд как-то загадочно глядел на меня, потом сказал: «Будет исполнено» — и что-то черкнул в своем блокнотике.

Босков залился краской. Доктор Папст улыбнулся, а когда официант отошел, заметил:

— Вы меня заинтриговали.

Он заказал бокал вина, Босков — как и всегда — пиво, а мне уже третий раз в этот вечер пришлось выходить из себя по пустякам: поскольку я приехал на машине, мы завели с официантом разговор на тему, что у них есть из безалкогольных напитков, и в результате передо мной очутился неизменный стакан фруктового сока.

Я спросил:

— Кто может мне объяснить, почему у нас не изготавливают хоть какой-нибудь тоник?

Но тут официант уже принес фрикассе для Папста и шницель для меня. Босков не получил ничего. Он злобно покосился на соседний столик, куда как раз в эту минуту со словами «телячье жаркое, прошу вас» подавали именно то, чего не принесли ему. Жаркое выглядело довольно аппетитно, но ничего из ряда вон в нем с виду не было. Из ряда вон оказалось то, что немногим позже получил Босков: к нему придвинули маленький столик, уставленный бутылочками и мисочками, затем под руководством метрдотеля наш официант внес огромное деревянное блюдо, посредине которого лежало точно такое же телячье жаркое, как минутой ранее подали на соседний столик, вот только порция Боскова была окружена разнообразными салатами, рубленой травкой, всевозможными овощами, как отварными, так и сырыми, кроме того, на блюде лежали маленькие круглые тосты и масло со специями, и компоты здесь были тоже, и — неизвестно из каких соображений — тарелочка с сардельками. Метрдотель и наш официант хором пожелали нам приятного аппетита и поглядели на меня.

— Вы превзошли самих себя, — сказал я, — я этого не забуду.

Моя проделка вызвала неодинаковую реакцию: доктор Папст — я с удовольствием это отметил — пытался одолеть приступ неудержимого смеха. Босков сперва смотрел на поданное ему с ужасом, потом — как завороженный и наконец — с откровенно счастливым выражением. Он принялся за еду медленно и вдумчиво. Доктор Папст, заметно приободрившийся и — как ни странно — более выспавшийся, чем утром, уписывал свое фрикассе. Галстук у Папста сидел до того криво, что меня так и подмывало его поправить. Он сказал:

— За хинин надо платить валютой, — (это он имел в виду мой вопрос насчет тоника) и добавил: — А полный синтез слишком дорого обойдется.

— Вот мы и подошли к нашей теме.

Босков на мгновение поднял взгляд, кивнул мне и продолжал поглощать свое жаркое. Папст уже отодвинул свою тарелку в сторону, и я с досадой последовал его примеру: шницель у меня оказался жесткий как подошва. Но тут я вдруг понял, что вся моя досада по пустякам была симптомом внутреннего возбуждения, симптомом ожидания, которое я не хотел проявлять открыто. Когда официант убрал наконец со стола и мы заказали кофе, я извлек на свет божий наш скоросшиватель и заговорил с Папстом без всяких предисловий и очень настойчиво. Босков поначалу в разговор не вступал. Как и обычно, мы не разрабатывали с ним программу действий, но мы хорошо притерлись друг к другу, так, что, если понадобится, он в нужную минуту сработает.

Папст сосредоточенно меня слушал. Итак, мы внимательно ознакомились с тем, что собираются монтировать у нас японцы, очень даже внимательно, причем больше всего нас интересовал вопрос, на какой стадии находится этот проект. Вопрос наш, судя по всему, несколько удивил доктора Папста. Установка будет смонтирована, это не подлежит сомнению, может, подписание контракта еще несколько затянется, но это уже не играет роли.

Играет, да еще какую! Я не удержался и все-таки поправил Папсту галстук, чему Папст покорился, хотя и с удивлением.

— Установка очень неплохая, — сказал я. При этом я старался, чтобы слова мои прозвучали по возможности небрежно, но не преуспел в своем старании. — Прелестная установка. И кожаная папка тоже прелестная. А что до легированных сталей, необходимых при сверхвысоких давлениях, тут я просто готов снять шляпу!