Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Тебе показалось.

— Ей-богу, мелькнуло.

— Может, снайпер.

— Здесь не Берлин, да и война закончилась…

— Ребята, вот еще что. Кого бы вы ни встретили — живого, хромого, горбатого, немца, поляка, француза, все равно, ребенка или бабу…

— О, бабу не плохо бы, — не выдержал Зелек.

Раздался смех. Родак осуждающе взглянул на Зелека и продолжал:

— …так вот, как я сказал: живого, хромого, горбатого — забирайте с собой, а потом поговорим с ним. Ну, пошли!

Родак с Гожелей и Брауном под прикрытием старых деревьев приближались к дворцу. Бетонный подъезд. Колонны. Лестница. На первом этаже окна высокие, узкие. Над ним еще один этаж и верхний — с множеством башенок и внутренних галерей. Словом, необычное здание. По-прежнему ни души… Следов разрушений, по существу, нет, не считая большой воронки от бомбы посреди круглой клумбы. Парадная дверь. Родак взбегает по лестнице. Нажимает массивную дверную ручку. Дергает. Дверь не дрогнула.

— Надо поискать другой вход, — подсказывает Браун.

— А может, через окно? Или рвануть дверь гранатой? — теряет терпение неугомонный Гожеля.

Осматривают окна. Никого не видно. Длинный фасад здания. Другого входа с этой стороны нет. Может быть, сзади? Гожеля идет налево, Браун — направо. Родак отходит в тень огромного платана и снова всматривается в окна. И все же Гожеля, видимо, не ошибся. Закрытое еще минуту назад маленькое окошко на самом верху, на мансарде, слегка приоткрыто. Значит, кто-то все же есть в этом здании! Черт побери, только бы ребята были поосторожнее! Тех, что пошли в сторону парка и флигелей, не видно и не слышно… Раздался скрип. А может, это ему только показалось? Нет! Большая черная дверь медленно отворилась. Родак дернул затвор автомата, но, услышав голос Брауна, облегченно вздохнул.

— Товарищ старший сержант, заходите. Все в порядке. Она была закрыта изнутри на щеколду.

— Как же ты забрался?

— Через черный ход. Он тоже был закрыт. Мы уже хотели было разнести дверь вдребезги, но попробовали еще разок и вдруг смотрим — открыта.

— Кто-то открыл вам?

— Да нет, была открыта. Хотя Гожеля упорно твердил, что слышал какой-то шорох…

— Где он сейчас?

— Кто?

— Гожеля!

— Побежал наверх проверить.

— Он, пожалуй, был прав, я тоже видел, как приоткрылось окно на мансарде. По какой лестнице он поднялся?

— По винтовой, из главного холла. Ну и жили себе, а? Красота, как в костеле.

— Подожди здесь, Браун, может, ребята подойдут, а я посмотрю, где Гожеля…

Просторный холл. Обитые кожей кресла, диваны. Массивный круглый стол. Хрустальная люстра. На стенах — рога, какие-то старинные картины, портреты. «Как в костеле». Широкая деревянная лестница. С площадки второго этажа вглубь ведут два коридора. Лестница уходит выше, на мансарду. Где же Гожеля? Надо быть осторожным, чтобы не перестрелять друг друга. Лестница сужается. Скрипит под ногами. Распахнутая дверь. Родак прячется за дверной косяк. Внимательно прислушивается. Да, теперь он отчетливо слышит, как хлопает дверь, чьи-то шаги.

— Фелек, Гожеля, ты, что ли?

— Это ты, Сташек?

Родак выглядывает в коридор. По обеим сторонам — двери. У одной из них, распахнутой настежь, стоит Гожеля и подает знак рукой.

— Иди сюда, кое-что увидишь.

Маленькая комнатушка. Открытое окно. Разбросанная в беспорядке женская одежда. На небольшом столике — несколько кусков хлеба, пара картошек «в мундире».

— А ты говорил, что мне показалось. Я же хорошо видел, как приоткрылось окно. Да и дверь черного хода тоже кто-то открыл…

— Думаешь?

— Я отчетливо слышал шаги. Впрочем, в замке торчит ключ.

— Кто же это может быть?

— Наверное, баба.

— Похоже. Черт с ней, спускаемся вниз. Потом все тщательно обшарим.

Родак открыл окно, высунул голову наружу и неожиданно громко воскликнул:

— Фелек, море!

— Где? Боже мой, смотри, вон там, вдалеке, земля как бы встретилась с небом!

— Первый раз вижу столько воды!

— Я тоже. Я ведь из Люблинского воеводства.

— Подожди. И флигеля видны. Какие-то постройки, конюшни, овины. Минутку. Это, наверное, Зелек с Квятковским. Кого-то ведут.

— Ну да! Баб! Значит, здесь все же есть люди. Интересно, кто же это?

— Увидим. Я спускаюсь вниз, а ты осмотри пока, хотя бы бегло, мансарду.

— Ладно.

Квятковский с Зелеком в окружении женщин, которые что-то им объясняли, подходили ко дворцу. Сколько же их всего? Три, четыре, семь. Нет, восемь, еще одна, бабка, чуть поотстала. И старик. Зелек уже издалека ухмыляется.

— А что я говорил, товарищ старший сержант, что пригодилась бы какая-нибудь баба. И вот, пожалуйста, сколько красоток! На любой вкус и цвет.

— Откуда они? Кто такие?

— Говорят, были вывезены на работу в Германию…

Женщины не дали Квятковскому и рта раскрыть. Стараясь перекричать друг друга, объясняли кто по-польски, кто по-русски:

— Я из-под Люблина. Меня зовут Тереса Вишневская…

— А мы все трое: Наташа, Вера и я — русские.

— Немцы их из-под самого Смоленска вывезли.

— А я из Варшавы, участвовала в восстании. Зофья Збиевская.

— Мы с Эвой из Краковского воеводства, Меховского повята…

— А эти кто? — показал Родак на стоящих несколько особняком пожилых людей.

— Это немцы, — вмешался Зелек. — Старик работал здесь садовником, у этой фон… как ее там?

— Баронесса Шарлотта фон Клейст. Ее мужа убили где-то на Восточном фронте…

— Только они относились здесь к нам по-человечески.

— Старика зовут Штейн, а это его фрау Эльза.

Немец почувствовал, что речь идет о нем, сдернул с седой головы шляпу, вытянулся и начал что-то быстро лопотать. Браун, родом из Силезии, переводил:

— Он говорит, что двоих сыновей потерял на войне, что уже старый, что знает, что такое военный порядок, поскольку служил в армии при кайзере Вильгельме…

— Тоже был хорош сукин сын, этот их кайзер Вильгельм…

— Подожди, Зелек.

— …и что он и его старуха сделают все, что им прикажет господин комендант, потому как понимает, что порядок должен быть…

Браун не успел закончить перевода, как вдруг из замка донесся крик, шум, возня, после чего в дверях появился Гожеля, тянувший за руку истошно кричавшую и сопротивлявшуюся женщину.

— Клара! Это наша Клара! Она — полька, — загалдели сразу все женщины и бросились к ней, стараясь ее успокоить.

— Исцарапала меня всего, как кошка. Спряталась в шкаф, зараза, — жаловался несколько сконфуженный Гожеля.

— Пан офицер, — подбежала к Родаку Зоська-варшавянка. — Пан офицер, она же больная. Помешалась из-за этой баронессы. Если бы вы только видели, как эта бабища измывалась над ней. Клару после восстания привезли из Варшавы вместе со мной. Вы только посмотрите, ведь она вся седая…